— А что бы сделал ты на нашем месте? С маленьким мальчиком, который упорно гадит в штаны, когда ему пора в школу? Кевин еще больше навалился на распластанную на столе руку. — Ты же знаешь, что делают с кошками. Они гадят в доме, и их тычут носами в собственное дерьмо. Им это не нравится. Они пользуются лотком. Он удовлетворенно откинулся на спинку стула. — Это недалеко от того, что сделала я, не так ли? — резко сказала я. — Помнишь? До чего ты меня довел? Как я наконец заставила тебя сходить в туалет? Он с нежностью провел пальцем по тонкому белому шраму на своем предплечье около локтя, как будто погладил домашнего червячка. — Конечно. В этом слове я почувствовала нечто новенькое; я почувствовала, что он действительно помнит, тогда как другие воспоминания были ложными. — Я гордился тобой, — промурлыкал он. — Ты гордился собой. Как обычно. — Эй. — Он наклонился вперед. — Это был твой самый честный поступок. Я завозилась, собирая сумку. Если я когда-то и жаждала его восхищения, то не за это; за что угодно, только не за это. — Подожди, — сказал он. — Я ответил на твой вопрос. Теперь ответь на мой. Это было нечто новенькое. — Хорошо. Валяй. — Те карты. — Что именно? — Почему ты оставила их на стенах? Кевин «помнил» тот инцидент только потому, что я годами отказывалась срывать со стен заляпанные карты и не давала тебе закрасить их, на чем ты настаивал. Кевин был, как ты неоднократно повторял, ужасно маленьким. — Я оставила их, чтобы сохранить рассудок. Мне необходимо было видеть, что ты сделал со мной. Я должна была протянуть руку и прикоснуться. Мне необходимо было доказательство того, что я не придумала твою злобу. — Да, — протянул он, снова поглаживая свой шрам. — Я тебя понимаю. Франклин, обещаю, я обязательно объясню, только не сейчас. Сейчас я не могу. Ева |
17 января 2001 г. Дорогой Франклин, Прости, что оборвала письмо на полуслове и так долго тянула с объяснением. Сегодня утром по дороге на работу я вспомнила еще одну сцену суда. Технически я дала ложное показание под присягой. Я просто не думала, что должна рассказать судье с пронзительным взглядом то, что десять лет скрывала от собственного мужа. (Я никогда прежде не встречала подобного врожденного недостатка: слишком крохотные зрачки придавали ей ошеломленный, безжизненный вид, как у персонажа из мультфильма, которого только что огрели сковородкой по голове). — Мисс Качадурян, вы или ваш муж били вашего сына? — Адвокат Мэри грозно навис над свидетельским местом. — Насилие всего лишь учит ребенка тому, что физическая сила — приемлемый способ добиться своего, — продекламировала я. — 134 —
|