— Ну, тогда, — протянула она, сокращая расстояние между нами на те два дюйма и поворачивая голову на те тридцать градусов, чтобы посмотреть мне в глаза, — вы могли бы винить свою мать, а она — свою. И рано или поздно нашли бы виноватого, который давно умер. Уверившись в своей виновности, цепляясь за нее, как ребенок за плюшевого кролика, я не смогла принять ее точку зрения. — Гринлиф! — выкрикнул охранник. Моя собеседница сунула шоколадку в сумочку и поднялась. Я чувствовала, как она подсчитывает, успеем ли мы обменяться вопросом-ответом или осталось время лишь на последнюю реплику. Вечное затруднение, не правда ли? Выдоить информацию или поделиться. Почему-то меня поразил ее выбор последнего. — Всегда оказывается, что виновата мать, не так ли? — тихо сказала она, забирая свое пальто. — Мальчик стал плохим, потому что его мама алкоголичка или наркоманка. Она не следит ним, не учит различать добро и зло. Ее никогда нет дома, когда он приходит из школы. Никто никогда не скажет: его отец алкоголик или его отца нет дома, когда он приходит из школы. И никто никогда не скажет, что некоторые дети просто чертовски злобные. Не верьте пустой болтовне. Не позволяйте им повесить на вас вину за то убийство. — Лоретта Гринлиф! Лоретта Гринлиф сжала мою руку. Я чуть не разревелась, сжав в ответ ее руку так сильно, что, должно быть, она испугалась, отпущу ли я ее вообще. О боже, кофе остыл. Ева
Теперь, вернувшись в свою квартирку, я испытываю чувство стыда. Я не должна была признаваться в том, что я мать Кевина. Мы с Лореттой Гринлиф могли просто поболтать о кормежке в Клавераке: «Кто говорит, что селитра подавляет сексуальное желание?» или даже «А что такое селитра, черт побери?» Я чуть не написала: «Не знаю, что на меня нашло», но, боюсь, я прекрасно знаю, Франклин. Я жаждала дружеского общения, я чувствовала, как слабеет интерес собеседницы к словоохотливой белой дамочке. Я могла завладеть ее вниманием, и я это сделала. Конечно, сразу же после четверга я хотела лишь заползти и канализационный люк и захлопнуть крышку. Я мечтала о незаметности, как мой брат, или забвении, что, по-моему, всего лишь синоним желания умереть. Меньше всего на свете меня волновала известность. Но как же поразительна быстрота, с коей восстанавливаются душевные силы. Как я и сказала, во мне проснулся аппетит, и не только к курятине. Я все бы отдала, лишь бы вернуться в дни, когда производила незабываемое впечатление на незнакомцев благодаря основанной мною успешной фирме и путешествиям по Лаосу. Во мне крепнет ностальгия по тому времени, когда Шивон хлопала в ладоши и восхищенно восклицала, что путешествовала по Европе с моим путеводителем. Эту высоту я выбрала для себя, однако все мы изобретательны и пользуемся тем, что идет нам в руки. Без фирмы, богатства и красивого мужа я цепляюсь за единственный способ быть кем -то. — 128 —
|