Субмарина

– Мне ведь не придется об этом жалеть?

– Нет.

– Ты ведь знаешь, что больше никто с нами не поехал?

– Да.

– Ты ведь ничего мне не устроишь?

Он сверлит меня взглядом, пока я не отвечаю.

В поезде Йон садится напротив. Водит меня до купе для курящих, в остальное время читает газету. Мой протез привлекает внимание. Желтый пластик. Я чувствую взгляды. В тюрьме есть занятия получше, чем таращиться. А вообще, я вспоминаю о ней, только когда курю или мочусь. Смотрю в окно. Дождь стучит по стеклу.

В столовой напротив меня сел один парень. Здоровые руки штангиста, араб или турок. Нос ломали пару раз, волосы пострижены, два черных миллиметра. Смотрит, как я медленно поглощаю лимонный мусс. Наблюдает за мной, провожает взглядом каждую ложку, каждое движение от дрожащей желтой массы на тарелке до моего рта. Я отвечаю на его взгляд:

– Если хочешь подраться, только скажи.

Он мигнул. Затем сказал:

– Я твой друг. Если ты не против, то я твой друг.

– Педик. – Я вытер рот.

Он снова мигнул. Ресницы прогнали слова. Длинные ресницы странно смотрятся на лице, по которому так много били. Улыбнулся. Я уже знал, что он скажет.

– Кемаль говорит, ты брат. Для меня этого достаточно. Если тебе нужен друг, обращайся.

Он встал и отошел от стола.

Мы с Йоном выходим из поезда на Центральном вокзале. Дождь притащили и в здание вокзала, под тысячами пар ног плитки стали мокрыми и грязными. Бездомные. Немытые немецкие панки. Проходя по вокзалу, я сомневаюсь, что в тюрьме было хуже.

Через два дня араб снова подсел ко мне в столовой. Он сказал;

– Твой брат здесь. Узнал от охранника Семья важна Он под постоянным наблюдением.

Этим он хотел сказать, что мой брат – один из заключенных, за которыми признают склонность к суициду. Один из тех, что сидят в камерах с мягкими стенами.

– Я говорю тебе об этом, потому что ты мой друг.

И он встал и ушел.

Через неделю я увидел брата На короткое мгновение, сквозь стальную сетку, отделяющую их двор от нашего. Он направлялся в здание, охранник держал его под руку. Шел медленно, как лунатик. Как бы в невидимых кандалах. Медленно обернулся. Я смотрел на него, но видеть было практически нечего, почти ничего не осталось.

Мы с Йоном садимся в автобус. Выходим, идем к кладбищу. Ботинки велики мне на размер, дождь давно просочился сквозь кожу. У безымянной могилы нас ждут трое. Священник, Мартин и женщина представившаяся как сотрудник интерната Интерната в который попал Мартин И он тоже на побывке. Смотрит на меня. Я теперь его единственный родственник Не знаю, обнять его или руку пожать. Похлопал по плечу, не хочу показывать протез. Он не плачет. Скоро заматереет, быстро учится. У священника борода, ему за пятьдесят, поверх рясы – толстая зимняя куртка.