Ступени

На следующий день хозяин подозвал меня и жестами объяснил, что отныне я перехожу на другую работу. Через час один из официантов отвел меня к многоэтажному жилому дому. Мы вошли в лифт и поднялись на последний этаж. Дверь квартиры открыла та самая женщина, которую я видел в ресторане.

Меня наняли, чтобы приводить в порядок квартиру после многолюдных вечеринок, которые регулярно устраивала хозяйка. Еду на эти вечеринки приносили из ресторана, где я служил, а сами вечеринки часто посещали деятели преступного мира. Поэтому я старался держаться подальше от комнат с закрытыми дверями. Я знал слишком много людей, пропавших в этом районе города именно потому, что совали нос куда не следует. Через несколько дней хозяйка привыкла к моему присутствию и к гулу моего пылесоса и обращала на него не больше внимания, чем на скрип половиц или журчание воды в батареях.

Протирая мебель, я тайком наблюдал за отражением лица женщины в зеркале. Изображение разбивалось на части, когда женщина расчесывала перед зеркалом волосы. Когда мне случалось поймать ее вопросительный взгляд, я вежливо улыбался.

Никто меня не тревожил, поскольку работа моя была проста и указаний мне давать не требовалось. Когда моя новая хозяйка по рассеянности порывалась мне что-нибудь сказать, я начинал отчаянно хлопать себя ладонью по уху. Тогда она очень смущалась.

Несколько раз она пыталась подловить меня. Однажды, когда я вытирал пыль, она на цыпочках подошла к пианино и ударила по клавишам. В другой раз, когда я убирал в сервант бокалы, подошла сзади и внезапно крикнула. И в том и в другом случае я даже не вздрогнул. И вот как-то вечером, не глядя на меня, она сделала мне знак следовать за ней.

Придавленная весом моего тела, она впала в полное забытье; глаза ее закатились и глядели куда-то в сторону изголовья кровати. Все ее тело содрогалось от тяжелого дыхания, как будто внутри пробегали невидимые приливные и отливные волны. Ее трясло, она вся колыхалась, как пучок морских водорослей на волнах, изо рта, словно пена, струился поток бессвязных слов. Я чувствовал себя властелином всей этой жидкой стихии, извергшим из нее потоки звуков.

Уже в самом конце она перешла на язык, который я понимал. Она говорила о себе как о фанатике, вошедшем под своды церкви, построенной за много лет до того на руинах языческого храма, как о послушнике, впервые вошедшем в церковное святилище, о том, что она не знает, у чьего алтаря становится на колени и какому богу молится.

Голос ее, пока она металась на кровати, становился все более хриплым и грубым. Я схватил ее за руки и держал, навалившись на нее всем весом своего тела. Она кричала без перерыва, как радостно ржущая в стойле кобылица, словно пытаясь отделить речь от своей взволнованной плоти. Она шептала что-то насчет полета к солнцу, который расплавит ее крылья. Фразы лились и рвались, она бормотала, что солнце погасло и остался только звездный свет, который густеет на глазах. Вскоре ее пересохшие губы застыли на полуслове. Она спала.