Купила пару маек, по телефону докладываю мужу радостно. Он отвечает: — Молодец. И я даже догадываюсь, какого они цвета. — А вот и нет, не чёрные! Полосатые, весёленькие такие. — С ума сойти. Дома распаковываю и понимаю, что это, конечно, прорыв: чёрные полоски перемежаются с тёмно-серыми. По сравнению с остальным моим гардеробом — да, страшное веселье, чисто дю солей. В супермаркете выкладывала овощи на столик для взвешивания и, увенчивая перцы и помидоры двумя молоденькими кабачками приятного калибра, неожиданно развеселилась и объяснила мальчику-продавцу эту последнюю покупку так: — Я женщина замужняя, но душою одинокая! Большая удача, что обслуга плохо понимает по-русски.
В «Бенеттоне» грустная кассирша (хорошие продавцы отличаются тем, что при крайней усталости у них делается печальный, а не злобный вид) заученно произносит: — Посмотрите, пожалуйста, четыре рубля или рубль. Я вытаскиваю горсть мелочи и щедро говорю: — А что вам больше хотелось бы, четыре или один? То есть я понимаю, что больше всего хочется домой, но вот сейчас? Она отвечает тонким и взволнованным голосом рождественской сиротки: — Больше всего я хочу девять рублей рублями! И я чувствую себя настоящим стопроцентным Санта Клаусом, отсчитывая девять монеток. Ухожу, думая: «Ах, дурочка, отчего жениха хорошего не попросила?!», и улыбаюсь в бороду. Глубокой ночью муж выбрался на кухню, где я сидела с ноутом: — Проголодался. — Ну съешь чё-нить. — А ты не хочешь? — Хочу. Но я-то держу себя в руках, — несколько высокомерно ответила я. Между тем он достал из хлебной корзинки армянский лаваш, развернул и злорадно захохотал: порядочный кусок был грубо отожран. Я как-то совершенно забыла, что буквально час назад всё-таки не удержалась. В одиннадцать утра меня разбудила эсэмэска, волевым усилием я встала и, под давлением чувства долга, оделась. Но рассудок ещё спал, поэтому действительность воспринимала как-то опосредованно. И вот вижу на кухне своего мужа, который тоже спит, но при этом варит кофе. Стоит этак расслабленно, выпятив волосатый живот для равновесия, а я как раз сбоку на него смотрю. И отчего-то умиляюсь до самой глубины своей дремлющей души: — Какой же ты… на ангела похож! — Почему? — У тебя пузо круглое, как крылушки сложенные! Просто некоторые ангелы летают на спине. У нас в прихожей, кроме старых газет и пыли, лежит ещё вот такенный нож на шляпной полке и топор за калошницей. Это понятно, вдруг кто незваный зайдёт. Не то чтобы мы были негостеприимны, но мало ли. В Крыму, например, когда в палатке ночевали, у мужа под подушкой тоже всегда топорик лежал. Придут ночью местные гопники хиппей-пацифистов пощипать, типа покурить не найдётся? а тут мой волосатый сюрприз вылезает с колуном — не курящие мы, извиняйте. Всегда извиняли, без звука. — 82 —
|