|
Юдит посмотрела на меня так строго, как будто это был вопрос большой важности — понимаю я или нет. — Допрос — такая вещь, которую не всякий выдержит. Можно и расколоться, назвать имена товарищей, и тогда их тоже заберут. Понимаешь? Важно было поскорее скрыться. Юдит крепко сжала мои ладони. Я кивнула, хотя и не очень понимала, о чем речь. — Мне помогли сесть на поезд, потом я ехала на грузовике через леса — долго, не знаю точно сколько. Нас было много, мы все лежали под брезентом и боялись вздохнуть. Дети там тоже были. Родители напоили их снотворным, чтобы не было шуму. В какой-то момент послышались выкрики на немецком — тогда мы поняли, что добрались до границы и теперь — пан или пропал. Юдит смотрела прямо перед собой, в никуда, и будто забыла, что я рядом. — Потом я осталась одна в маленьком городке на западном побережье Швеции. Одна, понимаешь? Тебе известно, что означает это слово? Я кивнула, встретившись с ней взглядом. Что-что, а одиночество — знакомая мне штука. — Я хотела домой, к родителям, к обычной жизни. Но вскоре мне стало ясно, что назад дороги нет. Меня взяли работать в магазин шляп. Я умела загибать поля и знала, как придать округлую форму тулье. Меня научила мама. Темная комнатушка за стенкой салона стала моим домом на два года. Когда я прибыла туда, мне было восемнадцать, а в двадцать я… Повисает молчание. Юдит тяжело дышит. Я хочу услышать рассказ до конца, но не смею торопить. — Сигне, хозяйка магазина, дала мне портативный радиоприемник, — произносит наконец Юдит, снова мысленно оказавшись в той темной комнатушке. — Я слушала новости, все ждала, когда заговорят о Норвегии. — Вы ведь могли позвонить. — В те времена Норвегия была ой как далеко! Разве ты не понимаешь? Оккупированная страна, закрытые границы. А я была чужачкой. Ох, и зачем я только рассказываю, — вдруг застонала она, будто от нестерпимой боли. — Ты не поймешь. Никто не поймет. Никто не может меня понять! Юдит отняла у меня фото той девочки. О ней речи пока не было, а я не решалась спросить. Взгляд ее проникал в самое сердце, а что она могла бы рассказать — и подумать было страшно. Юдит положила снимок на колени, прикрыв лицо девочки рукой, будто защищая. Я взяла другую фотографию — молодого мужчины в военной форме. — Кто это? Ваш муж? — спросила я, надеясь, что рассказ продолжится. Юдит только рассмеялась в ответ, но вдруг резко замолчала и даже пролила молоко на одеяло. — Поосторожней с моими снимками! — закричала она, как будто это я развела грязь. Юдит снова превратилась в капризную старуху, желчную и несчастную. Я собрала фотографии и помогла Юдит улечься в постель. Она устала и велела закрыть саквояж, спрятать его под кровать и оставить ее в покое. — 25 —
|