Бегство от безопасности

– И все-таки, попробуй угадать.

– Пять тысяч двадцать семь?

Он ошибся больше чем на миллион. Этот парень не всеведущ, по крайней мере, математика не его конек. Чего он еще не знает?

– Есть ли на небесах гравитация?

Он в удивлении повернулся ко мне:

– Давно ли тебя интересует этот вопрос?

– Около года. Я был… смотри, камень.

Слишком поздно. С божественной беззаботностью он наскочил на камень.

– Еще вопросы?

Я не стал возвращаться к вопросу о гравитации. Гораздо больше, чем гравитация на небесах, меня сейчас интересовало, кто этот странный человек.

– Зачем… почему ты такой, какой ты есть?

– Есть такая поговорка: «Избыток чувств – недостаток мыслей».

В том, как он произнес эти слова, я почувствовал горький вкус истины.

Я уже понял, что он не причинит мне вреда; я понял, что он подобрал меня этим утром не для того, чтобы подвезти на вершину горы; я знал, что математика не его стихия. Меня переполняли новые вопросы обо всем на свете.

– Ты так говоришь потому, – спросил я, – что это имеет какое-то отношение к делу, ради которого ты здесь?

– Конечно.

Не потому ли он понравился мне с первого взгляда, что я уже где-то видел его улыбку?

Два

Ангелы-учителя водят машины весьма посредственно. На одном из поворотов на Тигровой горе дорога наклонена к обрыву, и водители для безопасности всегда прижимаются здесь к внутреннему краю. Еще и сегодня можно увидеть на камнях обочины отчаянный тормозной след и полоски сожженной резины от колес Шепарда.

– Извини, – сказал он, – я давно не водил машину.

– А, ну это уже немного легче.

Мои ступни свело, я мертвой хваткой держался за истрепанный подлокотник сиденья.

Тяжело или легко – это мало заботило моего водителя. Его интересовало другое.

– Ты уже мало что помнишь из своего детства, не так ли?

– Когда ты говоришь, я вспоминаю. А так – нет.

– Ты славный мальчишка. Когда ты хочешь чему-нибудь научиться, ты берешься за это очень серьезно. Помнишь, как ты учился писать?

Я вспомнил уроки Джона Гартнера по художественной литературе в средней школе. Учится ли вообще кто-нибудь писать, или мы только прикасаемся к кому-то, кто дает нам возможность почувствовать силу исчезнувшего слова?

– Нет, – сказал он, – я имею в виду то время, когда ты только учился писать на бумаге. Твоя мама сидит за кухонным столом и пишет буквы, а ты сидишь рядом с ней, с карандашом и бумагой, и выводишь О, L, Е, петли, крючки и кружочки, страницу за страницей.