|
— Как они выглядят? — спрашивает он, когда снимает трубку. — Трусы. — Что там за гул? Ты где? — В церковной котельной, — шепчет Патрик. — Сегодня? Сейчас? Ты серьезно? Патрик нетерпеливо тычет пальцем в перчатке в трусы. — К делу. У меня есть трусы с роботами, еще с грузовиками, две оставшиеся пары просто белые с синей каемкой. Ничего не узнаешь? — Нет. У него были широкие трусики, «боксерки». С бейсбольными рукавицами на них. Он не может себе представить, как она помнит такие мелочи. Сам Патрик даже не мог бы сказать, какое белье надел сегодня. — Нина, здесь нет ничего похожего. — Они должны быть там! — Если он их сохранил, в чем мы не уверены, они, скорее всего, спрятаны у него в квартире. — Как трофей, — добавляет Нина, и от ее грустного голоса Патрику становится больно. — Если они там, мы обязательно найдем их, когда придем с ордером на обыск, — обещает он. Свои истинные мысли он не озвучивает, но сами по себе трусы ничего не доказывают. Существует тысячи объяснений подобного рода уликам; вполне вероятно, он знает их все. — Ты разговаривал… — Пока нет. — Ты же мне позвонишь, да? После вашего разговора? — А ты как думаешь? — отвечает Патрик и вешает трубку. Он наклоняется, чтобы сложить разбросанные вещи назад в коробку, и замечает что-то пестрое в нише за паровым котлом. Согнувшись, он протягивает руку, но достать это «что-то» не может. Патрик оглядывается, находит кочергу и засовывает ее за котел. Он цепляет предмет за уголок — возможно, это бумага? — и подтягивает поближе, чтобы суметь ухватить. Бейсбольные рукавицы. Стопроцентный хлопок. «Гэп», размер XXS. Он достает из кармана коричневый бумажный пакет. Рукой в перчатке разворачивает трусики. Сзади слева, чуть в стороне от центра, засохшее пятно. В узкой котельной, прямо под алтарем, где отец Шишинский в этот момент читает вслух Библию, Патрик склоняет голову и молится, чтобы в такой печальной ситуации, как эта, обнаружился проблеск чистого везения. Калебу этот смех напоминает крошечное землетрясение, сотрясающее грудную клетку Натаниэля. Он еще плотнее прижимает ухо к груди сына. Натаниэль лежит на полу, Калеб — рядом. — Скажи еще раз, — требует Калеб. Голос у Натаниэля писклявый, слоги нанизываются на ниточку. Его горлу придется еще раз учиться держать слово, баюкать его каждой мышцей, взвешивать на языке. Сейчас для него все в новинку. Сейчас это трудная работа. Калеб не в силах удержаться и сжимает руку Натаниэля, когда звук, резкий и осторожный, с трудом вырывается наружу: — Папа. Калеб улыбается так, что рот расползается от уха до уха. Он слышит чудо, рождающееся в легких сына! — 82 —
|