|
Вы, мои младшая сестра Мицуко и младший брат Киюки, должны исполнять вместо меня долг перед родителями. А ты, Киюки, к тому же должен последовать моему примеру и вступить как можно скорее в ряды Императорской армии. Служи императору! Тенно хейка 6анзай! Простые слова. И они могли бы быть моими последними словами. Я хранил исо, как мать бережет засохший кусочек пуповины, которая когда-то связывала ее и ребенка. Это небольшое письмо – словно ломбардная расписка, до сих пор не потерявшая свою силу. Оно как две капли воды похоже на бесчисленные исо, написанные моими сверстниками. Чтобы запечатлеть на бумаге эти строчки, мне потребовалось несколько часов. Я много сил и времени тратил на то, чтобы подобрать нужные слова. Но почему я, человек более образованный и литературно одаренный, чем большинство призывников, прибег к пустым банальностям? Может быть, в моем исо скрыта какая-то тайна, которая отличает его от других прощальных писем подобного рода? Это – предсмертная записка самоубийцы, чья смерть была отложена; безжизненная, нелепая формула, которой вернет смысл лишь моя кончина. Может быть, я хотел скрыть за исо свой циничный дендизм? В двадцать лет я понял, что достаточно одной формы, чтобы соблюсти установленные нормы и правила. Осознание этого может превратить любого молодого человека в циника. Содержится ли хотя бы крупица правды в моих прощальных словах? Когда я их выводил на бумаге, я не верил в то, что пишу. Однако обладал ли я тогда правдой или точкой зрения, которая доказывала бы, что эти слова лживы? Нет, не обладал. Единственным ответом на все поднятые мной вопросы может быть реализм. Я сознательно выбрал реализм в качестве стиля для своего прощального письма. Возможно, это объяснение покажется странным, эстетским, но оно соответствует действительности. Только те, кто пережил последние, ирреальные месяцы войны, могут в полной мере понять, о каком реализме я говорю. С тех пор настроения сильно изменились. Я не хочу ссылаться на свои юношеские убеждения, стараясь объяснить, почему мое исо до сих пор не утратило силу. Мои прощальные слова стоят в самом начале. Я понимаю, что рискую впасть в гипербуквализм, конечной стадией которого является полный идиотизм. К приверженцам филистерского буквализма относятся бюрократы, такие, каким был мой отец. Я, несомненно, унаследовал буквализм от Азусы, об этом, в частности, свидетельствует мое прощальное письмо, обращенное к нему и миру. – Скажите, сэнсэй, что такое идиот? – спросил я однажды Хасуду Дзенмэя, идейного вдохновителя литературной школы роман-ха. — 180 —
|