Рай в шалаше

...В это лето Ираида извела всю лабораторию: внучка ее поступала в университет. Ираида вытеснила Наталью с законного ее места у телефона и все присутственные дни обсуждала достоинства репетиторов и колеблющуюся конъюнктуру на факультетах — беседовала она только с коллегами-профессорами, с кем прослужила вместе почти полвека. К Ираиде, в прошлом известной красавице, вернулся фасон избалованной девочки: в крайних обстоятельствах ожили приемы юной жеманницы. Профессоров своих называла она не иначе как Лелик, Волик, Журик. В устах Ираиды давние прозвища звучали потерянно и жалко, и профессора ее были жалкие, разбитые склерозом, ничего не могшие толкового предпринять в динамичной обстановке приемных экзаменов, требовавшей высокой спортивной формы. Телефонная патока лилась бочками, первым не выдержал Коровушкин, объявивший, что дважды сквозь эту пытку им не пройти — необходимо принимать меры по охране собственного психического здоровья. Он же, известный ленивец, как ни странно, их и принял, отыскав с помощью приятелей знакомых читальщиков сочинений, кому-то чем-то обязанных проверяльщиков математики — людей куда более могущественных, нежели бывшие Лелики-Волики. Объединенными усилиями Ираидина внучка была втолкнута на химфак.

Ираида похудела и состарилась за это лето: прославленные косы, искусно выложенные вокруг головы наподобие короны, стали сизыми, обвисли сидевшие прежде как влитые отлично сшитые костюмы, и чуть-чуть начала трястись голова, словно она благодарила всех и вся за то, что все так славно завершилось с внучкой. Странно, ни у кого эта новая, заметно смягчившаяся Ираида не вызывала сочувствия: за лето она окончательно утратила ту, давно не уважаемую никем силу, с которой так или иначе, но приходилось считаться.

Таня уселась за соседний с Ираидой столик: Ираиде никто не станет мешать работать. Со спины Таню надежно прикроет Вадим Никифорович, он уселся наконец вычитывать верстку своей книжки из серии «О чем думают, о чем спорят философы». Никифорыч любил поговорить, но сейчас он занят. В этом году у него высочайшая продуктивность — две монографии, одна плановая, одна гонорарная и еще — популярная книжка.

...Темновато в комнате, у них всегда темно, даже летом. По правде говоря, Таня просто сбежала из дому (зря Ираида прицепилась), сказав мужу, что ее вызвали в институт. Она всегда сбегала в эту убогую комнатушку, если что-то становилось не так.

...С утра же все было не так. Или это Тане казалось после бессонной ночи? Она провожала Петьку в школу, отправляла на службу Денисова... Костина аспирантка наблюдала, как творится семейное утро. Как горланил, умываясь, Петька, обладавший способностью начинать петь, едва открывал глаза, как прихорашивался Денисов, отправлявшийся на высокое совещание, как Таня собирала их на кухню, где уже была приготовлена овсянка, бутерброды и дымился на плите кофейник.