|
— Ты сказал, — Таня улыбнулась, — что тело мое скоро начнет стареть, руки, шея, потухнут глаза. — Никогда они у тебя не потухнут! — Тело начнет стареть, а я, хозяйка этого некрасивого старого тела, буду по-прежнему испытывать потребность любить и нравиться и подчинять себе мужчину, — Таня снова улыбнулась, — ты меня еще наставлял, что эта потребность одно из самых жестоких проявлений жизни. — Я это говорил? — Могу показать! — Какой негодяй. — Нет, ты не просто говорил, ты утверждал, что женщина может победить старость, приводил примеры. Но для такой победы, говорил ты, нужна высшая степень духовного напряжения. А у меня, убеждал ты, ничего не выйдет: я слишком женщина и слишком люблю свое тело. — Таня, хватит! — Ты постоянно пугал меня! Зачем? — Не знаю, Танюша, дебри подсознания, не мучай меня, я ничего не помню. — Странно, при своей фотографической памяти ты ничего не помнишь. А я помню все. Я помню, ты говорил, что более красивой и великодушной я уже не буду никогда, что во мне не успели пока накопиться обиды, пристрастность... а после тридцати пойдут одни мелочи жизни — новые туфли, шуба, хороший аппетит, еще одна шуба, съездить отдохнуть. — Я ошибся, как видишь, — Он сидел, выпрямившись на своей табуретке, бледный, с тем высокомерным видом, который появлялся на его лице всякий раз, когда ему бывало не по себе. Сигарета плясала в его руке. — Я сказал, что не готов к этому разговору, дай мне время, — сказал он глухо. — Давай я отвезу тебя домой, скоро двенадцать. — А ты знаешь, почему ты все это говорил? — Не знаю, ты меня врасплох застала... — А я знаю! Потому что тебе было досадно. И ты каркал, пророчил... ты не мог смириться, что я не твоя. — Это правда, — глухо сказал он. — Ты догадалась: я злой человек, я завидовал Денисову... и ждал. — Чего ты ждал? Он пожал плечами на своей табуретке. — Теперь ты понимаешь, что вся твоя «теория встречи» — фикция? Автору ее эта теория не подходит. В жизни я прорастала в тебе постепенно, как опухоль, и уже поздно оперировать. Неоперабельный случай. — Как страшно ты это сказала! — И оба замолчали, глядя друг на друга. — Страшно, но правда. — Нет, я несправедлива, вначале что-то было, вначале ты воодушевился, письма писал, помнишь, на Севан прилетал, когда я там жила одна. Получилось романтично — прилететь на несколько часов, поцеловать руку и... сбежать. Почему бы и нет? При профессорском окладе! А потом? — 189 —
|