Похищение

Я, покачнувшись, отступаю назад, и телефонный провод свисает, как пуповина. Моя работа уже столько раз преподносила мне этот урок: когда что-то ищешь, будь готова принять любую находку. Ибо далеко не всегда ты находишь то, что потеряла.

— Я подарил тебе мать, которой у тебя не было, — заклинает отец. — Если бы я сказал тебе правду, если бы сказал, какая она на самом деле, разве тебе не было бы хуже? Разве эта утрата не была бы горше?

Еще примерно год после маминой «смерти» я подбегала к двери всякий раз, когда нам звонили. Я была уверена, что отец ошибся. Что мама может прийти в любой момент — и мы снова заживем счастливо.

Но она не пришла. Но не потому, что умерла, как меня заверил отец, а потому что ее никогда не существовало.

Я роняю телефонную трубку и отворачиваюсь от плексигласовой перегородки. Я не оборачиваюсь даже тогда, когда он начинает поочередно выкрикивать оба моих имени и его уводит надзиратель.

Пить я никогда не умела. Даже в университете меня начинало тошнить после второй бутылки пива, а крепкий алкоголь погружал меня в мучительные размышления типа «откуда на столе эти коричневые пятна» или «почему никому не пришло в голову вычистить мошкару из вентилятора в женском туалете».

Я долгое время не знала, что Эрик — алкоголик. Выпив, он становился еще очаровательнее, общительнее и веселее. Мне понадобилось несколько лет, чтобы понять: он ведет себя одинаково не потому, что не пьянеет, а потому что я фактически не вижу его трезвым.

Душа компании, который умеет сделать молекулу углерода из зубочисток и вишен и заставляет японских туристов в баре хором распевать «Желтую подводную лодку», теряет львиную долю обаяния, когда забывает забрать тебя после работы, или лжет по поводу того, где шлялся всю ночь, или не может утром вести связную беседу, пока не похмелится. Я потому так долго и сомневалась, выходить ли за него, — я не хотела, чтобы мой ребенок рос с таким безответственным эгоистом.

Как же я могу винить отца за то, что он не хотел такой судьбы своей дочери?

Подъезжая к маминому дому во второй раз, я дрожу от огорчения. Она выходит мне навстречу со ступой и пестиком; смесь явно пахнет розмарином. Когда она видит меня, лицо ее начинает светиться.

— Заходи!

— Это правда?

— Что «это»?

— Что ты алкоголичка.

Улыбка вмиг гаснет. С ее лица как будто сковыривают слой краски. Оглянувшись по сторонам, как бы проверив, никто ли меня не слышал, мама заводит меня в дом. Какая-то часть моей души умирает от желания услышать, что это всего лишь очередная папина выдумка. Новая ступенька в его хитроумном плане, призванном пробудить во мне ненависть к родной матери.