Похищение

Я в который раз приглаживаю волосы рукой. Я попробовала заколоть их, затем связать в «конский хвост», но наконец решила распустить каскадом по плечам — мама ведь должна вспомнить, как расчесывала их! Одета я в самую нарядную вещь, которую успела закинуть в чемодан перед нашим поспешным бегством: темно-синее платье. В нем я хотела идти в суд. Я поправляю юбку в тщетной надежде одним движением устранить все складки и набираю полные легкие воздуха.

Как вообще можно вернуться в чью-то жизнь после двадцативосьмилетнего перерыва? Как можно возобновить связь, когда ты не помнишь, на чем она прервалась?

Для храбрости я пытаюсь поменять исполнительниц главных ролей. А если бы Софи вернулась ко мне через столько лет? Не могу даже представить, в каких обстоятельствах я не почувствовала бы мгновенную связь между нами. А с Софи я провела примерно столько же времени, сколько моя мать со мной. Мне было бы наплевать, если бы она оказалась усеянной пирсингом, лысой, богатой или нищей, замужем или лесбиянкой… плевать… лишь бы она вернулась.

Тогда почему меня так заботит первое впечатление?

И сама же отвечаю на свой вопрос: потому что это бывает раз в жизни. На каждой последующей встрече мы лишь корректируем события первой.

Я замираю на крыльце, не зная, хватит ли мне мужества постучать. И вдруг, словно во мне проснулся дар телекинеза, дверь распахивается сама собой.

Из дома спиной вперед появляется женщина. На ней линялые джинсы и вышитая крестьянская блуза. Выглядит она куда моложе, чем я представляла.

— Si, хлеб и жареные бобы! — кричит она кому-то внутри. — Я с первого раза запомнила. — Она поворачивается и наталкивается на меня. — Disculpeme, я не заметила… — И тут же зажимает рот ладонью.

Ее лицо выглядит словно моя фотография, которую опрометчиво смяли, а потом, одумавшись, снова выровняли. Мои собственные черты на этом лице рассечены тончайшими морщинами. Волосы ее на один оттенок темнее моих. Но что лишает меня дара речи, так это ее улыбка. Два верхних зуба слегка развернуты — именно поэтому я четыре года проходила в брекетах и с удерживающим кламмером.

— Gracias a dios, — бормочет она.

Она протягивает руку, и я позволяю ей коснуться меня: плеча, шеи и наконец щеки. Я закрываю глаза и вспоминаю, сколько раз в темноте поглаживала собственную руку, пытаясь представить себя ею, но всегда терпела неудачу: я не могла удивить свою кожу лаской.

— Бет… — произносит она и густо краснеет. — Тебя ведь уже зовут иначе…