Я около получаса наблюдаю этот цирк, а потом меня уводят на медосмотр. Его проводит полная женщина в робе, усыпанной мультипликационными медвежатами. Она застегивает на моей руке ремешок тонометра. Ремешок затягивается, и я на миг представляю, что в нем — моя шея. Что в любой момент доступ кислорода прекратится и все закончится. — Вы принимаете какие-нибудь лекарства? — спрашивает она. — Когда вы последний раз ходили к врачу? Вы употребляли алкоголь за истекшие сутки? Вы ощущаете в себе суицидальные наклонности? В данный момент я не ощущаю практически ничего. Как будто отрастил себе толстую, чешуйчатую кожу, без которой не выжить в этом засушливом климате. Меня, очевидно, можно ткнуть иглой, ножом, копьем, но тело все равно не вспомнит, как выпускать из себя кровь. Об этом я ей, впрочем, не рассказываю, и она снимает с моей руки тонометр. — Слава богу, хоть один спокойный, — говорит она помощнику шерифа и возвращает меня полиции. Все беззастенчиво пялятся на меня. В отличие от них, арестованных прямо на улице, не успевших сменить свои спортивные костюмы, джинсы и мини-юбки, я прибыл из другой тюрьмы. На мне комбинезон цвета предупредительного дорожного знака. В карманах у меня ничего нет: все уже переложили в специальный мешок и унесли. Глядя на меня, они все думают одно: «Он сделал что-то похуже, чем мы». Дверь открывается, и меня вызывают по имени. На офицере штаны цвета хаки и бронежилет, как будто он находится в зоне военных действий, что, в общем-то, во многом соответствует действительности. Помощник шерифа проталкивает меня сквозь толпу. — Всего доброго, — желает он, прежде чем сдать меня в руки окружным властям. Вся Подкова дрожит от шума. Дежурные офицеры перекрикиваются и бормочут что-то в микрофоны на плечах; двери, открываясь и съезжаясь заново, исторгают пронзительный визг; пьяницы орут что-то своим приятелям, порожденным белой горячкой. А держится вся эта какофония на басовой линии — на ритмичном поскрипывании ботинок заключенного, назначенного мыть полы, на гуле вентилятора, на рождественском звоне цепей, которые соединяют выведенных на прогулку арестантов. — Поздравляю, — говорит мне офицер. — Вы наш двухсотый клиент за сегодня. Время — всего лишь час дня. — За это вы получаете приз: вместо простого обыска при входе вам полагается досмотр с полным раздеванием! Он заводит меня в комнатку слева от металлической тарелки, прикрученной к стене, и велит снять одежду. Я поворачиваюсь к нему спиной — это максимальная скромность, на которую здесь можно рассчитывать. В окне я натыкаюсь на отсутствующий взгляд женщины-надзирательницы. — 63 —
|