— Сива! — восклицает она. — Ты выглядишь гораздо лучше. Софи виноградной лозой обвивает мою левую ногу. — И гораздо застенчивее, — добавляет Рутэнн, нахмурившись. — А ну-ка открой рот, — велит она, постукивая пальцем по подбородку. Когда Софи повинуется, Рутэнн снимает с ее языка пару крохотных розовых сандалий из пластмассы, желтые туфли на ремешках и наконец банные тапки. — Неудивительно, что тебе поплохело, — говорит она. Глаза у Софи становятся размером с блюдце. — Наглоталась старой обуви! Заходи в дом и поищи, какой Барби они подойдут. Когда Софи исчезает, я внимательно смотрю на Рутэнн. — Знаете, я ведь не верю в волшебство. — Я тоже, — признается она. — А верить и не надо, если умеешь показывать фокусы. Я иду за ней в трейлер. — Что же тогда случилось сегодня утром? Она пожимает плечами. — Повезло. Лет пять назад возле Шонгопави жила одна pahaha — белая женщина, фотограф. И вот однажды у нее прихватило живот. Врачи ничего не нашли. А потом выяснилось, что она подняла с земли несколько pahos и засунула их в свою соломенную шляпу. Как только она вернула перья на место, колики прошли. Я оглядываюсь на дерево, где ждут порыва ветра сотни перьев. — Но это же может повториться! Рутэнн тоже смотрит на дерево. — Завтра ветер подует в другую сторону. Рано или поздно их все сдует. Я вижу, как слабый бриз шевелит таинственные гирлянды. — И что тогда? — Тогда будем делать то, что у нас лучше всего получается, — отвечает Рутэнн. — Начнем все заново. ЭНДРЮЗону впуска в тюрьме Мэдисон-Стрит в Фениксе называют Подковой — это я помню еще по прошлому разу. Не так уж много изменилось с семьдесят шестого года: шлакобетонные стены по-прежнему холодят лопатки, когда к ним прислоняешься; комната для фотосъемок (профиль и анфас) осталась на старом месте — в маленьком алькове за КПЗ; запах моющих средств все так же проплывает в воздухе всякий раз, как надзиратель заводит нового арестанта. Чтобы попасть в тюрьму, нужно отстоять в очереди. В битком набитой комнатушке два десятка местных копов стоят с папками обвинений в руках и меняют позиции, как будто играют в полицейский тетрис, при появлении каждого новоприбывшего. У одного из арестованных над глазом кровоточит свежий порез, и он время от времени вытирает струйку закованным в наручники запястьем. Другой без сознания лежит в кресле. Проститутка, позирующая уголовным фотографам, спрашивает, можно ли ей повернуться в другую сторону: в таком ракурсе она лучше выглядит. — 62 —
|