Планета шампуня

Я спрашиваю Мюррея, вправду ли он считает, что Ланкастер — то самое место, где надо устраивать кампанию протеста против использования натурального меха, а потом все мы, не сговариваясь, начинаем двигаться в сторону вывески «Острые ощущения — терияки!»™.

— Э-э, вообще-то, если честно, мы пока ни одной одежки из натурального меха не обнаружили, но не беда — будем искать. Зато если найдем, обклеим ее всю как есть этими стикерами. Мы и скейтборд-пацанам на всякий случай всучили пачку. Они тоже обещали подсобить, если что.

Пока Мюррей разглагольствует, я вижу, как гикающие шалопаи на противоположной от нас галерее уже вовсю лепят «А ты пробовал отгрызть себе стопу?» на замазанные черным витрины, на фанерные щиты и на прозябающую в забвении современную скульптуру в «саду скульптур».

— Мюррей, познакомься, это Стефани, а это Моник.

— Халло.

— Халло.

— Привет. Дейзи много о вас рассказывает, бабетки. Дать вам стикер?

Бабетки (с новым прозвищем вас!) вежливо отказываются. Несколько минут мы оживленно беседуем за диетической кока-колой и огуречными рулетками. Моник вскоре от нас откалывается — у нее свидание с миллионером, которого она подцепила накануне вечером. Зовут миллионера Кирк. Стефани желает в одиночку прокатиться на чудо-авто. Дейзи и Мюррей намерены отправиться в супермаркет в центр города — охотиться за шубами и выискивать на прилавках «шкуропродукты» (не спрашивайте, что это такое). Я, как уже было сказано, в четыре встречаюсь с Анной-Луизой.

— Мы с Дейзи решили объявить себя по отношению друг к другу независимыми государствами, — говорит Мюррей, просто чтобы заполнить паузу.— Полная свобода и суверенитет.

— Мы будем сами себе государства. Объявим себя безъядерными зонами.

Французские бабетки — что значит наследственность, врожденный бюрократический инстинкт! — тут же встают на дыбы:

— А как же правительство?!

— Правительство? — пожимает плечами Дейзи.— Мое настроение — вот все мое правительство.

Бабетки вдруг делаются сверхсерьезными.

— Разве можно понимать свою свободу так фривольно, как понимаете все вы? — возмущенно спрашивает Стефани.— Разве можно так беспардонно обращаться с демократией?

— Слышь-ка, принцесса Стефани,— встревает Мюррей,— как я успел заметить, словом «демократия» почему-то начинают жонглировать тогда, когда замышляют поприжать права личности.

— По слухам, в городе Вашингтоне не только свободу торговли защищают,— добавляет Дейзи.

Стефани и Моник закатывают глаза к небу, па-спех прощаются и исчезают.

— Какие мы все из себя, фу-ты, ну-ты! — ершится Дейзи.