Вслед за Дэном я прохожу в его промозглую квартиру, где все свободные поверхности отданы живописному холостяцкому беспорядку — опять-таки вспоминаешь зрительный зал в киноцентре, груды мусора на полу после нескольких подряд утренних показов мультика «Бэмби»: трусы, носки, картонки из-под китайской жратвы, пультики от священной аудио-видео-коровы, объявления о найме на работу, пустые аптечные пузырьки из-под рантидина, пепельницы, разнокалиберные рюмки и стаканы, журналы — и все это вперемешку с несколькими чучелами птиц, которые он прихватил с собой в то утро, когда бросил Джасмин: гуси, утки и ястребы — наглядное подтверждение (хотя это и так ясно), что природа рано или поздно за террор над ней расплатится. — Выпьешь? — Нет, спасибо. Стакан Дэна, на котором вместо геральдических гербов красуются бульдозеры, с коротким кряком отрывается от импровизированного кофейного столика — поставленных один на другой гладеньких алюминиевых кейсов, какие были в моде у шишек наркобизнеса в 1930-е годы, — и Дэн, прежде чем поднести стакан ко рту, изрекает: — Молодежь нынче пошла — чистюли, аж поскрипывают. — Допустим. Сидя в коричневом велюровом кресле, Дэн опрокидывает стакан в глотку. — А я махну еще стаканчик. Как тебе Европа? — Нормально. — Правильно! Молчание — золото. Дэн идет в другой конец комнаты, наливает себе, зажигает сигарету, потом возвращается, садится прямо напротив меня и спрашивает с деланной доверительностью вкрадчивым голосом коммивояжера: — Так-так. Что я слышу — будто ты направо-налево рассказываешь всем, какое я исчадье ада? — Хм, Дэн. А где доказательства, что это не так? — Что ты несешь, черт тебя дери? — По дому, что ли, соскучился? — Слушай, ты все-таки выродок. — Вот-вот. Из-за таких высказываний ты и докатился до нынешнего состояния. Дэн замолкает, потом с улыбкой говорит: — Ты все не меняешься, да? — Дэн, почему ты ушел от Джасмин? И почему ты так ушел? Паскудно. — Я не намерен обсуждать эту тему. Мой адвокат не советовал.— Дэн тушит сигарету.— И кстати, чему я обязан удовольствием лицезреть тебя сегодня? — Дружеский визит, ничего больше. — Шпионить пришел? Ну и что ты ей скажешь? Какую дашь мне в рапорте характеристику? Положительную? Я молчу. — Ладно, ладно. Дыши ровно. Но и ты на меня не наезжай. Ты вот думаешь, что знаешь меня, и зря — ничегошеньки ты не знаешь. Что ты сделал со своими волосами? — Сейчас так модно,— говорю я, рассеянно проводя пятерней по торчащим в разные стороны гелем склеенным «свечам». — Сопляк ты сопляк, дешевка! Но, с другой стороны, мода есть мода. Я сам в свое время патлатый ходил. — 28 —
|