|
— Оглянись назад,— говорит Стефани, и я роняю светящуюся игрушку,— какой стильный костюм. Позади нас идет мальчонка в черных джинсах, черном свитере с глухим воротом и в белом, как у пугала, косматом парике. С ним девочка в таком же белом паричке и в черном платьице — взявшись за руки, они идут посередине притихшей улицы. Мешочки у них уже наполовину заполнены сладостями, а мысли заняты манящей перспективой новых подношений. — Это Энди и Эди,— шепчу я, и мне радостно оттого, что я вижу Энди Уорхола и Эди Седжвик1, наконец-то всем довольных, таких, какие они на небесах. Дети и правда живут словно во сне. В прошлый Хэллоуин, дома, в Ланкастере, я уговорил Анну-Луизу поиграть со мной в «планеты». Мы с ней обедали в «Свалке токсичных отходов» и заодно изучали все, что написано на бумажных салфетках под нашими тарелками. Анне-Луизе досталась салфетка «Американские коктейли» (Тайлер, пять долларов, если ты скажешь, из чего смешивают «Роб Рой»). У меня оказалась салфетка «Планеты» со столбиками чисел — любопытная астрономическая статистика. И на обратном пути, на шоссе Три Шестерки я купил у фермера, поставившего на обочине свой торговый лоток, тыкву и несколько стручков гороха. Со всем этим я выехал прямо в чисто поле в сторону Завода и, произведя кое-какие вычисления на вмонтированном в мои ручные часы калькуляторе, опустил тыкву на землю и велел Анне-Луизе стоять рядом и ждать. Потом я отошел на расстояние крика, 1 Эди Седжвик (1943—1971) — в середине 1960-х гг. постоянная спутница основоположника поп-арта Энди Уорхола в составе окружавшей его «свиты», его любимая киноактриса, одна из его «суперзвезд». вскрыл стручок и положил на сухой ком земли у себя под ногами одну-единственную горошину. — Ты солнце,— заорал я что есть мочи Анне-Луизе,— а я Земля. Тыква и горошина — относительные размеры этих небесных тел. Расстояние между нами — относительное расстояние между ними. — Игра мужская,— крикнула мне в ответ Анна-Луиза.—Дальше-то что? — Не знаю. Свети. Стань сверхновой звездой. Будь черной дырой. Анна-Луиза схватила тыкву, прижала ее к груди и, пыхтя как паровоз, сердито зашагала ко мне и моей зеленой горошине на серой сухой земле. Тут она грохнула тыкву на горошину — горошина всмятку, тыква вдребезги. — Тайлер,— сказала она мне, выгребая из тыквенного нутра семечки и рассовывая их по карманам своей жилетки, чтобы впоследствии высушить и высадить,— назови мне хотя бы еще один возможный исход этой игры. Всего один. Да, я думаю об Анне-Луизе. Я тормошу Стефани. — Тайлер, зачем ты меня трясешь? Я спала. — 111 —
|