Следующие несколько дней в приюте только и говорили об этом крушении поезда. Вышедшие в траурной рамке газеты перечисляли имена жертв. Сообщалось также, что полиция разыскивает диверсантов, которые по политическим мотивам уже совершили ряд преступлений. Автомобильные подъемные краны разбирали гору исковерканных вагонов. На следующий базарный день мы с Молчуном поспешили на рынок. Мы проталкивались через толпу. На многих прилавках вместо товаров стояли картонки с черными крестами: торговавшие здесь люди погибли при крушении. Молчун смотрел на картонки и радостно поглядывал на меня. Мы пробирались к прилавку моего мучителя. Я поднял глаза. Знакомый прилавок с кринками молока и сметаны, брусками масла и разными фруктами стоял на своем месте. Из-за него, как в театре кукол, выглядывала голова того крестьянина, который выбил мне зубы и засунул меня в бочку. Я с мукой посмотрел на Молчуна. Он недоверчиво разглядывал торговца. Когда наши глаза встретились, Молчун схватил меня за руку, и мы убежали с рынка. Когда мы вышли на дорогу, он упал на траву и закричал так, будто от сильной боли. Его слова заглушались травой. Это был единственный раз, когда я слышал голос Молчуна. 19Перед первым уроком учитель сказал, что меня вызывает заведующая. Сперва я подумал, что пришла весточка от Гаврилы, но по пути в кабинет засомневался. Кроме заведующей в кабинете был сотрудник общественной комиссии – тот, который решил, что до войны знал моих родителей. Они приветливо поздоровались со мной и пригласили присесть. Я заметил, что они очень нервничали, хотя и пытались скрыть свое волнение. Беспокойно оглядываясь, я услышал в соседней комнате чьи-то голоса. Сотрудник комиссии ушел туда и с кем-то заговорил. Потом он широко распахнул дверь. В комнате стояли мужчина и женщина. Мне показалось, что я знаком с ними и почувствовал, как под звездой на гимнастерке колотится мое сердце. Сдерживая чувства, я медленно рассматривал их лица. Они были поразительно похожи на меня; эти двое вполне могли быть моими родителями. Я ухватился за стул, мои мысли, как пули метались в голове. Мои родители… Я не знал, как себя повести – признаться, что узнал их или промолчать? Они подошли поближе. Женщина склонилась ко мне. Неожиданно ее лицо сморщилось, брызнули слезы. Мужчина поддерживал женщину за руку нервно поправляя очки на вспотевшей переносице. Он тоже содрогался от рыданий, но быстро овладел собой и обратился ко мне. Он говорил на русском языке так же правильно и бегло, как и Гаврила. Он попросил меня расстегнуть гимнастерку – там, на груди, с левой стороны, должно было быть родимое пятно. — 128 —
|