Особые отношения

Я поворачиваюсь к ней лицом.

— Как у тебя это получилось? Как может признаться совсем юный человек? Я о том, что я едва справляюсь с тем, что обо мне говорят в зале суда, а мне уже сорок один год. Если бы мне было четырнадцать, я не просто спряталась бы в шкафу, я бы прилипла к внутренней стенке этого шкафа.

Ванесса переворачивается на спину и смотрит в потолок.

— Я бы лучше умерла, чем призналась в школе о своей ориентации. Несмотря на то что в глубине души я понимала, кто я есть. Существует миллион причин скрывать свою ориентацию, когда ты подросток, потому что подростковый возраст означает быть таким, как все, не выделяться из толпы; потому что не знаешь, что скажут тебе родители; потому что боишься, что лучшая подруга подумает, что ты с ней заигрываешь, — серьезно, я была в этой шкуре. — Она смотрит на меня. — В моей школе сейчас пятеро подростков, которые не скрывают, что они геи и лесбиянки, и еще пятнадцать, которые не хотят признавать свою гомосексуальную ориентацию. И я могу повторить сто миллионов раз: то, что они чувствуют, — это абсолютно естественно. Но потом они приходят домой, включают новости и видят, что в армию гомосексуалистов не берут. Они видят, что очередную гомосексуальную свадьбу смешали с грязью. Одно верно: дети не дураки.

— Сколько людей должно сказать человеку, что с ним что-то не так, прежде чем он в это поверит? — размышляю я вслух.

— Тебе лучше знать, — отвечает Ванесса. — Ты лесбиянка-переросток, Зои, но ты такая же храбрая, как и все мы. Мне кажется, что геи и лесбиянки похожи на тараканов. Никогда не унывают.

Я смеюсь.

— Это явно был бы самый страшный кошмар пастора Клайва. Тараканы появились на Земле еще в эпоху динозавров.

— Но пастору Клайву придется поверить в эволюцию, — говорит Ванесса.

Упоминание о пасторе Клайве уносит меня к «дружным рядам», через которые нам вчера пришлось пробиться, чтобы попасть в здание суда. Вчера вечером Уэйд Престон выступал на шоу Сина Ханнити. Сегодня в зале будет вдвое больше журналистов. И вдвое больше внимания будет приковано ко мне.

Я привыкла быть в центре внимания — в конце концов, я ведь выступала на сцене. Но огромная разница между аудиторией, которая смотрит на тебя и с нетерпением ждет, что же будет дальше, и аудиторией, которая смотрит на тебя и ждет твоего провала.

Внезапно пастор Клайв уже не кажется мне смешным.

Я поворачиваюсь на бок, смотрю на маслянисто-желтый отсвет на деревянном полу и размышляю над тем, что будет, если я позвоню Анжеле и скажу, что у меня грипп. Или чума.