|
Мама обнимает меня, и я плачу на ее плече. Она тоже всплакнула. Хотя она и развелась с папой, но ведь когда-то она его любила. Я вижу, что она задумалась о своей жизни с отцом, наверное, поэтому и не задает лишних вопросов, на которые я не могу честно ответить. К тому времени как она опомнится и станет их задавать, все уже будет кончено. Она идет дежурить у постели Кары, а я подписываю необходимые бумаги, звоню в похоронное бюро, телефон которого дала мне Коринн, и покидаю больницу. Но отправляюсь не в дом отца, а еду по шоссе мимо Редмонда, вдоль берега водоема, где однажды мы рыбачили. Приходится полазить по кустам, прежде чем я нахожу заросшую тропку, по которой много лет назад вел меня отец, — тропинку, ведущую к вольеру с волками. Оказавшись в темноте, я ругаю себя за то, что не взял фонарик, так что приходится идти при свете луны. В лесу по колено снега, и я быстро промок и за мерз. Замечаю свет в вагончике на холме. Уолтер не спит. Я мог бы постучаться, рассказать о своем решении относительно отца. Может быть, мы бы открыли бутылочку и выпили за жизнь человека, который оказался для нас связующим звеном. С другой стороны, у Уолтера вряд ли найдется выпить. Отец говорил, что волки чутко реагируют на запах, и не только на шампунь и мыло — они могут учуять, что ты ел, когда и как, даже через несколько дней. Волк чувствует страх, возбуждение, удовлетворение. Волчата рождаются глухими и слепыми, они различают только запах матери и остальных членов стаи. Интересно, а волки знают, что я здесь, только потому, что я сын своего отца? Неожиданно я слышу унылый вой. Он обрывается, но через несколько шагов раздается второй. Повисает тишина. Опять тот же вой, чистый, как будто провели смычком по скрипке. От этого воя что-то внутри меня запело, словно камертон. Сперва мне кажется, что волки бьют тревогу, потому что учуяли чужака даже на таком расстоянии. Потом я понимаю, что это элегия. Реквием. Песнь о члене стае, который уже не вернется. Впервые с тех пор, как мне позвонили в Таиланд, впервые с тех пор, как я вернулся домой, впервые за долгое время я плачу. Это похороны. Просто у нас еще нет тела. Я неловко мнусь у постели отца. Ровно девять утра. В операционной дежурит бригада трансплантологов. В палате со мной Коринн, две медсестры из реанимации и Трина. Еще какая-то женщина в костюме — мне сказали, что она из юридической службы. По всей видимости, больница обязана расставить все точки над «i», прежде чем отключить аппарат. Трина подходит ко мне. Ты как? — мягко интересуется она. — Стул принести? — 92 —
|