Одинокий волк

Ты не пойдешь? — удивляюсь я.

Он качает головой:

Позже зайду.

Смешно. За все эти годы, пока Эдварда не было, я никогда не чувствовала, что одна. Но сейчас, когда он вернулся, я вижу, как он уезжает, и чувствую, насколько я одинока.

Медсестры в реанимации здороваются со мной, спрашивают, как мое плечо. Говорят, что мой отец — образцовый больной, и я сомневаюсь: а может, это шутка? Поэтому притворно улыбаюсь, прежде чем зайти к нему в палату.

Он лежит все так же неподвижно, как и в последний мой приход. Руки поверх тонкого одеяла. Голова на подушке чуть повернута.

Знаю по собственному опыту, что подушки здесь отвратительные. Слишком толстые и обернуты полиэтиленом, поэтому голова потеет.

Я подхожу к папе и осторожно перекладываю подушку, чтобы голова не лежала под таким странным углом.

Теперь лучше, да? — говорю я и сажусь в ногах кровати.

У изголовья кровати масса причудливых аппаратов, мониторы компьютеров, как будто он звезда в научно-фантастическом фильме. Было бы клево, если бы он мог общаться посредством тонких зеленых линий на экране. Мог заставить их подпрыгивать и изгибаться, выводя мое имя.

Мгновение я вглядываюсь в экран — на всякий случай.

В палату входит медсестра. Ее зовут Рита. У нее есть канарейка по кличке Джастин Бибер, и она прикрепила фото своей канарейки на бейдж.

Кара, — приветствует она, — как себя сегодня чувствуешь? — Потом похлопывает по плечу отца. — А как тут мой личный Фабио?

Она зовет его так из-за волос — по крайней мере, тех, что не состригли. Я догадываюсь, что настоящий Фабио — герой-любовник с обложки дамских романов, хотя я никогда подобных не читала. Я знаю его по рекламе «Поверить не могу! Это не масло!». Именно ему влетела в лицо птичка, когда он катался на карусели в Диснейленде.

Пока Рита ставит новую капельницу, я смотрю на папину руку на одеяле, пытаясь представить, как она касается женщины, которую я даже вспомнить не могу. Представляю, как он отвозит ее в клинику на аборт. Она, должно быть, сидела на моем месте.

Я подаюсь вперед, как будто собираюсь поцеловать его в щеку, но на самом деле не хочу, чтобы меня услышала Рита.

Папа, — шепчу я, — ты простишь меня, если я прощу тебя? Что скажешь?

И тут он открывает глаза.

Боже мой! — вскрикиваю я.

Испуганная Рита бросается к нам. Тянется к кнопке вызова за кроватью.

Пришлите в палату нейрохирурга, — просит она.

Папочка! — Я вскакиваю и обхожу кровать с другой стороны, чтобы сесть поближе. Он следит за мной глазами. — Вы видели, видели? — обращаюсь я к Рите. — Как он может следить за мной взглядом? — Я обхватываю ладонями его лицо. — Ты слышишь меня?