Одинокий волк

Я должна знать, Люк, что ты ему сказал, — ответила я. — Должна знать, почему он уехал.

Люк вышел через двойные ворота в вольере и теперь стоял рядом со мной снаружи.

Я ничего ему не говорил.

Я не сводила с него недоверчивого взгляда.

Неужели ты стал хуже относиться к своему сыну, потому что он гей? Потому что ему наплевать на диких животных? Потому что он не любит жить на улице? Потому что он не стал таким, как ты?

Люк разозлился, но тут же взял себя в руки.

Неужели ты действительно так обо мне думаешь?

Я думаю, что Люка Уоррена интересует исключительно Люк Уоррен. Не знаю, возможно, ты боишься, что Эдвард не соответствует твоему имиджу. — Я перешла на крик.

Как ты смеешь! Я люблю своего сына. Я люблю его.

Тогда почему он уехал?

Люк замолчал в нерешительности. Я даже не помню, что он ответил после непродолжительной паузы, — да это и неважно. Важнее это молчание, эта секундная заминка. Потому что этот момент нерешительности стал полотном, на котором я могла изобразить все свои самые худшие опасения.

Через три недели после отъезда Эдвард прислал мне открытку из Таиланда. На ней он написал новый номер мобильного телефона. Сообщил, что начал преподавать английский, нашел квартиру. Писал, что любит меня и Кару. И ни слова об отце.

Я сказала Люку, что хочу повидать сына. Несмотря на то что открытка без обратного адреса, несмотря на то что Таиланд страна большая — неужели сложно найти восемнадцатилетнего учителя-европейца? Я позвонила в турагентство, чтобы забронировать билет на самолет, планируя воспользоваться деньгами, которые мы копим на «черный день».

Потом заболел один из драгоценных волков Люка, ему понадобилась операция. И деньги внезапно закончились.

На следующей неделе я подала на развод.

В этом и заключались мои «непримиримые противоречия»: мой сын уехал, виной всему мой муж. Я не могла ему этого простить. И никогда не прощу.

Но оставалась еще одна маленькая грязная тайна, о которой я продолжаю умалчивать: именно я посоветовала Эдварду поехать в тот день в Редмонд, именно я подталкивала сына к тому, чтобы он признался во всем отцу, как признался мне. Если бы не мои советы, если бы я была рядом с Эдвардом, когда он разговаривал с отцом, посмел бы Люк так негативно отреагировать? Может быть, Эдвард никуда бы не уехал?

Если смотреть с этой точки зрения, на мне лежит вина в том. что я на шесть лет потеряла сына.

Именно поэтому сейчас я не хочу во второй раз совершать ту же ошибку.

Я первая признаюсь, что несовершенна. Я чищу зубы зубном нитью только перед визитом к стоматологу. Иногда могу съесть упавшую на пол еду. Однажды я даже отшлепала младшую дочь, когда она выбежала на середину дороги.