Обещание

— Исчезни, Гектор, — вздохнул, не оборачиваясь, сокамерник Криса.

— Не стоит просить меня исчезнуть, а то…

— Обед! — возвестил надзиратель.

Когда Гектор зашел в свою камеру, где его и заперли, мужчина встал с кровати и пошел за своим подносом. Крис, занимавший нижнюю койку, сообразил, что тому некуда сесть. Если он опять заберется наверх, ему придется есть лежа.

— Можешь… садиться здесь, — разрешил он, указывая в ноги своей постели.

— Спасибо. — Мужчина открыл свой поднос. В центре лежал неаппетитный трехцветный ком. — Я Стив Вернон.

— Крис Харт.

Стив кивнул и принялся за еду. Крис заметил, что сокамерник ненамного старше его. И, похоже, тоже держится особняком.

— Эй, Харт! — окликнул Гектор из своей камеры. — Лучше спи ночью с открытыми глазами. Рядом с ним детишкам опасно находиться.

Крис метнул взгляд на Стива, который методично поглощал еду. Это тот парень, который убил ребенка?

Крис попытался сосредоточиться на еде, напоминая себе, что виновным человека может признать только суд. В этом он не сомневался.

С другой стороны, Крис припомнил все, что Гектор сказал, когда они проходили мимо одиночной камеры: «Схватил ребенка среди ночи и сбрендил, чувак. Так сильно его треснул, что шею сломал». Кто знает, что может вывести из себя таких молодчиков, как этот парень?

Внутри у Криса все похолодело. Он поставил тарелку и направился к двери камеры, намереваясь отправиться в ванную комнату в конце коридора. Но она оказалась заперта и будет заперта еще по крайней мере полчаса. Впервые с тех пор, как угодил сюда, Крис был в камере не один. Он посмотрел на серый унитаз всего в нескольких сантиметрах от колена Стива Вернона. Покраснев от смущения и пытаясь не думать о том, что делает, он спустил штаны, сел на унитаз, скрестил руки на коленях и уставился в пол.

А когда закончил и встал, то обнаружил, что Стив лежит на своей койке, а полупустая тарелка стоит на кровати Криса. Вернон отвернулся от унитаза к голой стене, насколько возможно щадя достоинство Криса.

Телефон зазвонил в ту минуту, когда Майкл уже собирался отправиться по вызовам.

— Алло! — нетерпеливо бросил он, уже начиная потеть под тяжестью зимней куртки.

— Ой, Майки! — приветствовала его двоюродная сестра Феба из Калифорнии — единственный человек, который называл его Майки. — Я просто хотела позвонить и выразить свои глубочайшие соболезнования.

Майкл никогда Фебу не любил. Она была дочерью его тетки, и, видимо, мать после похорон сообщила новость племяннице, поскольку сам Майкл никого из своих родственников о смерти Эмили не извещал. Феба носила длинные волосы в стиле хиппи и сделала карьеру на том, что бросала горшки, которые намеренно делались кособокими. Когда Майкл с ней общался — что случалось довольно редко, на семейных праздниках, — ему всегда вспоминался тот случай, когда им было по четыре года и она глупо хихикала, когда он замочил штанишки.