|
– Лина, – покраснев, обратилась она к кузине через несколько дней. – Что? – Да так. Ничего. – Нет, ты что-то хотела спросить. Что? – Просто интересно. Что надо делать… если не хочешь… Как надо предохраняться, чтобы не забеременеть? – наконец выпалила она. Лина тихо рассмеялась. – Ну я-то могу больше об этом не беспокоиться. – Но ты знаешь как? Для этого есть какие-нибудь способы? – Моя мать всегда утверждала, что, пока ты кормишь, забеременеть невозможно. Не знаю, насколько это соответствует действительности, но она, по крайней мере, говорила именно так. – А потом? Что делать потом? – Просто не спать с мужем. В тот момент это было вполне возможно, так как после рождения ребенка моя бабка охладела к занятиям любовью. По ночам она кормила его грудью и постоянно чувствовала усталость. К тому же во время родов она разорвала промежность, которая заживала очень медленно. Левти учтиво воздерживался от каких бы то ни было поползновений, но по прошествии двух месяцев он снова перекатился на ее половину кровати. Дездемона сдерживала его столько, сколько могла. – Слишком рано, – убеждала она. – Нам же не нужен еще один ребенок. – Почему? Мильтону нужен братик. – Tы делаешь мне больно. – Я буду осторожно. Иди сюда. – Нет, пожалуйста, только не сегодня. – Ты что, превратилась в Сурмелину? Раз в год? – Тихо. Ты разбудишь ребенка. – А мне наплевать. – Перестань кричать. Ну хорошо. Пожалуйста. – В чем дело? – спрашивает Левти через пять минут. – Ни в чем. – Что значит ни в чем? Ты ведешь себя как статуя. – Левти! – вскрикивает Дездемона и разражается рыданиями. Левти утешает ее и извиняется, но, отвернувшись, чувствует себя заточенным в одиночество отцовства. С рождением сына Элевтериос Стефанидис начинает отчетливо видеть свое будущее и постепенное уменьшение своей роли, и сейчас, зарывшись лицом в подушку, он начинает понимать сетования отцов, живущих в своих домах как постояльцы. Он начинает испытывать бешеную ненависть к своему новорожденному сыну, кроме криков которого Дездемона, похоже, ничего больше не слышит и чье тельце стало объектом ее непрерывных забот и ласки. С помощью какой-то немыслимой уловки он отнял у собственного отца любовь Дездемоны, как божество, превратившееся в поросенка, чтобы насосаться женского молока. И на протяжении последующих месяцев Левти наблюдает из своей ссылки, как расцветает эта любовь между матерью и младенцем. Он видит, как его жена прижимается к нему лицом и агукает, поражается ее полному отсутствию брезгливости и той нежности, с которой она вытирает и припудривает ему попку, а однажды, к своему ужасу, даже замечает, как она раздвигает ему ягодицы, чтобы смазать маслом. — 98 —
|