Я стоял и рассматривал Дездемону, когда она, вдруг заметив меня, повернула голову. Рука ее поднялась к груди, она испуганно вжалась в подушку и воскликнула: – Левти! Теперь страх обуял меня. – Нет-нет, бабушка! Это не дедушка! Это я! Калл. – Кто? – Калл, – повторил я и, помолчав, добавил: – Твой внук. Это было нечестно. Память Дездемоны и так ослабла, а я ничем ей не помогал. – Калл? – Когда я был маленьким, меня звали Каллиопой. – Ты так похож на моего Левти, – промолвила она. – Правда? – Я думала, это мой муж пришел за мной, чтобы забрать меня на небеса. – И она рассмеялась. – Я – сын Милта и Тесси. Веселье исчезло с лица Дездемоны так же быстро, как и появилось, и оно снова стало печальным. – Прости, детка, я тебя не помню. – Я тебе принес вот это, – я протянул соль и пахлаву. – А почему Тесси не пришла? – Ей надо одеться. – Зачем? – Чтобы ехать на похороны. Дездемона вскрикнула и снова прижала руки к груди. – Кто умер? Я не ответил и вместо ответа убавил звук в телевизоре. – Я помню, когда у тебя было целых двадцать попугаев, – заметил я, указывая на клетку. Она тоже посмотрела на попугая, но ничего не сказала. – Вы тогда жили на чердаке. На улице Семинолов. Помнишь? Тогда у тебя и появились все эти птицы. Ты говорила, что они напоминают тебе о Бурсе. При этом названии Дездемона снова улыбнулась. – В Бурсе у нас было много птиц. Желтые, зеленые, красные. Самые разные. Маленькие, но очень красивые. Как будто стеклянные. – Я бы хотел туда съездить. Помнишь, там была церковь. Я бы хотел съездить и отремонтировать ее. – Ее должен отремонтировать Мильтон. Я постоянно напоминаю ему об этом. – Но если он не поедет, тогда это сделаю я. Дездемона внимательно уставилась на меня, словно прикидывая, смогу ли я выполнить свое обещание. – Я тебя не помню, детка, но, может, ты поможешь бабушке сделать солевую ванночку? Я достал таз и наполнил его в ванной теплой водой, потом высыпал в нее соль и вернулся в спальню. – Поставь его рядом с креслом, милый. Я выполнил ее просьбу. – А теперь помоги бабушке вылезти из кровати. Я подошел ближе и склонился к ней. Я вытащил по очереди из-под одеяла ее ноги и повернул ее. Она оперлась на мое плечо, и мы двинулись к креслу. – Я больше ничего не могу сделать сама, – причитала она по дороге. – Я стала слишком стара. – Tы прекрасно справляешься. – Нет, я ничего не помню. У меня все болит. И с сердцем совсем плохо. — 390 —
|