ПОСЛЕДНЯЯ ОСТАНОВКА– Это вроде перемены пола, – говорит Джулия Кикучи. – Нет, – отвечаю я. – Ну в том же духе. – То, что я тебе рассказал, не имеет никакого отношения ни к геям, ни к трансвеститам. Мне всегда нравились девочки. Даже тогда, когда я сам был девочкой. – И я стану для тебя последней остановкой? – Скорее первой. Она смеется. Она все еще колеблется. Я жду. И наконец она говорит: – Ладно. – Ладно? – переспрашиваю я. Она кивает. – Ладно, – соглашаюсь я. Мы выходим из музея и направляемся ко мне. Мы выпиваем и медленно танцуем в моей гостиной. А потом я веду Джулию в спальню, которую давно уже никто не посещал. Она выключает свет. – Подожди, – говорю я. – Ты выключаешь свет из-за меня или из-за себя? – Из-за себя. – Почему? – Потому что я скромная восточная женщина. И не надейся, что я стану купать тебя в ванной. – Никаких ванн? – По крайней мере пока ты не исполнишь танец грека Зорбы. – А где моя бузука? – я пытаюсь вести шутливую беседу, одновременно раздеваясь. Джулия тоже раздевается. Мы словно готовимся нырнуть в холодную воду. Это надо делать не раздумывая. Мы залезаем под одеяло и обнимаем друг друга, ошеломленно и счастливо. – Я тоже могу оказаться для тебя последней остановкой, – говорю я, прижимаясь к Джулии. – Тебе это не приходило в голову? И она отвечает: – Приходило. Пункт Одиннадцать прилетел в Сан-Франциско, чтобы забрать меня из тюрьмы. Мама написала письмо с просьбой, чтобы полиция выдала меня на поруки брату. Дата судебного заседания еще не была назначена, но как малолетке, совершившему первое правонарушение, мне, скорее всего, грозил лишь условный срок. (Судимость так и не попала в мое личное дело и не помешала моей работе в государственном департаменте. Однако тогда меня это мало волновало. Я был слишком потрясен смертью отца и изнемогал от желания вернуться домой.) Когда меня вывели в приемную, мой брат в одиночестве сидел на длинной деревянной скамейке. Он поднял голову и с апатичным видом, мигая, уставился на меня. Это была свойственная ему манера поведения. Переживания никогда не отражались на его лице. Сначала все подвергалось осмыслению и лишь затем обретало какое-нибудь явное выражение. Я уже давно привык к этому. Привычки родственников кажутся естественными. Много лет назад Пункт Одиннадцать заставлял меня снимать трусики и разглядывал меня. И сейчас он смотрел на меня с не меньшим вниманием. Он был облачен в похоронный костюм с потертыми фалдами. Мне повезло, что мой брат рано начал принимать ЛСД и заниматься расширением сознания. Он размышлял о покрове майя и разных уровнях бытия. И для столь подготовленного человека было проще приноровиться к тому, что его сестра превратилась в брата. Гермафродиты существовали испокон веков. Однако, думаю, лишь поколение моего брата могло принять меня с такой легкостью. Хотя я понимаю, что ему было непросто воспринять меня в столь изменившемся виде. Брови у Пункта Одиннадцать поползли вверх, а глаза расширились. — 382 —
|