Средний пол

Иногда, когда я ложился на Объект, она делала вид, что просыпается. Она двигалась, чтобы мне было удобнее, раздвигала ноги или обнимала меня. Она словно поднималась из глубин сна на поверхность, чтобы потом снова нырнуть обратно. Ресницы ее трепетали, тело становилось податливым, живот ее начинал двигаться в одном ритме со мной, и она откидывала голову, подставляя мне свою шею. Но мне нужно было большего. Я хотел, чтобы она отдала себе отчет в том, чем мы занимаемся, но мне тоже было страшно. Поэтому скользкий дельфин то и дело возникал между моих ног и снова исчезал, оставляя меня в одиночестве сохранять равновесие. Постель тут же становилась мокрой – не знаю, из-за нее или из-за меня. Я клал голову ей на грудь и вдыхал запах ее подмышек, которые пахли переспелыми фруктами. Волос у нее там было очень мало.

– Счастливая, – сказал бы я при свете дня, – тебе даже брить их не надо.

Но ночью Каллиопа могла лишь гладить их и пробовать на вкус. Однажды, когда я был поглощен именно этим занятием и некоторыми другими, на стене мелькнула тень. Сначала я решил, что это мотылек. Но когда я пригляделся, то увидел, что это рука Объекта. Она была бодрой и совершенно не сонной, она сжималась и разжималась, расцветая потайным цветком и высвобождая из ее тела все переживаемое наслаждение.

Все наши ночные игры с Объектом осуществлялись по этим свободным правилам. Детали нас не слишком заботили. Все наше внимание было поглощено главным, а именно сексом, который сам по себе был чрезвычайно значим. Где, что и как происходило, играло второстепенную роль. К тому же нам не с чем было сравнивать. Разве что с ночью, проведенной с Рексом и Джеромом.

Что касается моего крокуса, то я не столько ощущал его частью себя, сколько чем-то, что было нами обнаружено совместно к взаимному удовольствию. Доктор Люс говорит, что самки обезьян при введении им мужских гормонов начинают проявлять чисто мужское поведение. Они набрасываются на своих товарок. Ко мне это, однако, ни в коей мере не относилось. По крайней мере в первое время. Ночное расцветание крокуса было каким-то безличным явлением. Он был каким-то крючком, соединявшим нас воедино, и скорее стимулировал тело Объекта с внешней стороны, нежели с внутренней. И похоже, делал это довольно эффективно. Потому что чем дальше, тем больше она входила во вкус, продолжая при этом изображать мнимый сон. Однако ее бесчувственность при этом предполагала, что она в состоянии выбирать наиболее удобные позы, когда я обнимал ее и мы томно приникали друг к другу. В этом не было ничего предумышленного, мы не ставили перед собой никаких целей. Но постепенно опыт придавал нашим сонным совокуплениям гимнастическую изощренность – «видишь, мама, я еду без рук». Глаза Объекта всегда были закрыты, голова слегка повернута в сторону. Она шевелилась подо мной как девочка, пойманная инкубом. Она напоминала человека, которому снится эротический сон, и он принимает подушку за возлюбленного.