|
Так мы прожили еще год, как в киселе: все мутно и замедленно. Я получала зарплату в бухгалтерии завода, руководила рабочим процессом... С Иркой мы больше не занимались сексом, но и не расходились. Она истово молилась, а я так же истово покупала ей подарки на деньги, вырученные за квартиру, заглушая чувство вины. Себе я тоже покупала красивые шмотки, такие, какие всегда хотела: сексуальные, шикарные, делающие хоть кого королевой красоты. Ирка находила в шкафу платья и, примерив на себя, начинала в них ходить. Запрещать я не могла. Деньги постепенно таяли... * * *– Вам разрешили операцию,– от этой просто! фразы, сказанной врачом по телефону, внутри все упало. – Если вы еще не передумали, надо приехать клинику и обсудить оплату и сдать анализы. ...Я прыгала вокруг телефона минут десять, пробивая головой дыры в потолке. Ну наконец‑то! Наконец‑то стану собой!!! А в клинике выставили счет, от которого несколько опешила. Суммы, оставшейся от продажи квартиры, едва хватало на то, чтобы сформировать влагалище. На грудь ничего не осталось, но добрый доктор сообщил, что она и сама вырастет от гормонов. Теперь я могу не скрываться! Для начала решила рассказать все Андрею, моему начальнику на работе. Все‑таки мы столько лет считались приятелями, уж он‑то должен понять. Он долго молчал, на лбу выступила испарина. – А японцы? – Что японцы?! – Более странной реакции на сообщение о том, что твой товарищ оказался женщиной, кажется, быть не могло. – Ну контракт. – Ах, это? Дело в том, что наш завод работал с японцами. Мы какое‑то время занимались производством головок для их видеомагнитофонов. Они изучили наши изделия и пришли к выводу, что они не хуже японских, а стоят дешевле, и предложили гигантский контракт. На несколько лет крупный завод с тысячами рабочих был бы обеспечен работой. Неужели на такое серьезное партнерство может повлиять тот факт, что один начальник цеха решил сменить пол? Я же не мозги меняю. Андрей рассеянно выслушал мои доводы и согласился, сказав, что ему надо все обдумать. На следующий день приехал ко мне и попросил написать заявление об увольнении. Я не могла его винить: мужчины боятся, что их могут заподозрить в гомосексуализме. Он хотя бы приехал лично, а не сообщил о своем решении по телефону. Теперь придется экономить, но подобные мелочи никак не омрачали торжественность момента!.. Я рассказывала о предстоящих у меня переменах всем! Зачем скрывать? Все равно мы когда‑нибудь встретимся, кто‑нибудь один увидит меня и расскажет другому. «Сарафанное радио», «испорченный телефон», «гляделки». К черту,– пусть уж лучше любопытные сплетники обсудят меня сразу и открыто. Реакция у людей иногда оказывалась неожиданной, например, некоторые заявляли, что это эгоистично с моей стороны, что я совершенно не думаю о НИХ. В чем заключается эгоизм, и почему мне надо думать о них, я так и не поняла. Что это за фраза такая: «Ты о нас подумай»? — 54 —
|