|
Изабель лежала на диване, обложенная со всех сторон подушками и накрытая гватемальским стеганым одеялом. На голове у нее был шелковый тюрбан янтарного цвета, а на пальцах блестели драгоценные камни (единственный блеск, который остается пожилым женщинам, сказала она однажды, с чем я, естественно, не согласился). – Изабель, – произнес я и, подойдя, поцеловал ее в щеку. Затем сел на стул, стоявший рядом с диваном. Последние лучи заходящего солнца освещали ряды книг позади нее. – Вы намного лучше сейчас выглядите, – Изабель скорчила недоверчивую гримасу, опустив уголки рта. – Правда, – подтвердил я. – Гораздо лучше. – Я живой труп, – возразила она. – А как у тебя дела? Я рассказал о том, как обживаюсь в квартире, что работаю в баре, все-таки какой-то заработок. И вдруг я иссяк. Мне нечего больше было сказать. В замешательстве я опустил глаза. Изабель прикрыла своей рукой мою. Ее пальцы были невесомыми, бесплотными. – Что ты делаешь с собой? – спросила она. Я нервно рассмеялся. – Что вы имеете в виду? Она повторила свой вопрос: – Что ты делаешь с собой? – Ничего особенного, – ответил я тихо. Изабель внимательно изучала меня несколько мгновений, потом потянулась за стаканом воды. Запив таблетку, она откинулась на подушки. – Я знаю, что с тобой случилось что-то плохое. Я не мог говорить. Все, что мне оставалось, так это пристально смотреть на нее. – Я кое-что знаю об этом от того полицейского. Как там его звали? Олсен. – Но я ничего ему не говорил… Я старался восстановить в памяти тот разговор на дне рождения Пола Буталы Вспомнилось сочувствующее выражение на лице Олсена, когда он подносил ко рту кружку с пивом… Изабель слегка передернула плечами. – Ну, ты, должно быть, что-то сказал. Книжные полки позади нее уже погрузились в тень. На улице, за террасой, солнце стояло так низко, что освещались только верхушки сосен, окрашивая хвою ярко-оранжевым цветом с палевым оттенком, почти таким же, как и тюрбан на голове у Изабель. Обернувшись к ней, я увидел, что она протянула свою худую руку к шнурку выключателя и зажгла лампу. – Я уже говорила тебе и повторю опять. Извини, если это прозвучит резко. У меня нет ни сил, ни времени па недомолвки. Что бы ни случилось с тобой, это уже позади. Ты должен идти вперед. Положим, ты не можешь больше танцевать, но ведь можно заниматься хореографией. Ты был таким талантливым хореографом! Конечно, слишком молодым, но очень талантливым, – она лукаво улыбнулась одними уголками рта. Даже будучи слабой, она все равно поддразнивала меня. – Такой дар… – она замолчала на мгновение, подбирая слова, потом сказала: – Такой дар везде на вес золота. Ты разве не видишь? — 110 —
|