|
– Мой дом здесь. И не нужны мне твои слезы. Переживу. – Пойдем хоть поедим где-нибудь. – Ты приезжаешь, слышишь самую страшную новость, а думаешь только о том, как набить желудок. – Герои Гомера оплакивали своих павших товарищей, потом подкреплялись, чтоб хватило сил оплакивать дальше. – Прекрати раздражать меня хрестоматийной чушью. – И ты говоришь мне это здесь, в колыбели цивилизации. – Ты находишься в стране, которая рождается в кровавых муках. Только героев нет – одни жертвы. Но время героев придет. Дай-ка мне сигарету. – Он глубоко затянулся и тяжело выдохнул. – Ты ведь не пострадал во время войны? – В том смысле, что меня не покалечили? Да, это так, но героем не стал. Я только помогал натаскивать будущих героев. – Эту дрянь когда-нибудь пробовал? – спросил он, доставая из буфета красного дерева бутылку арака. – Нет, и пробовать не хочу. – Ну и ладно, – ответил он и отхлебнул прямо из горлышка. Этикетка на бутылке была на трех языках: английском, иврите и арабском. Сделав глоток, он содрогнулся: – Жуткая дрянь, ты прав. – Взгляд его смягчился. – Ну что ж, не зря я тебя сюда затащил. Хоть полюбуюсь. Выглядишь ты хорошо, мой мальчик, как человек, который умеет владеть собой. Подтянутый, в прекрасной форме. Тут есть люди, которые хотят с тобой поговорить. – Я здесь никого не знаю. – Какой у тебя контракт с твоим колледжем? – А почему ты спрашиваешь? – Ты мне сначала ответь. – В этот колледж никого на постоянную работу не принимают. Там что-то вроде срочных курсов. Как только мой курс отучится, придется искать новое место. Неужели мне могут здесь предложить место профессора философии? – Я ведь писал тебе, евреям нужна философия или нечто подобное. Нет, место профессора тебе не предложат. Пойдем перекусим где-нибудь. Ты прав, что толку голодать. Я надеюсь, ты не против кошерной пищи? – Запрет па бифштекс с кровью в стране, где кровь льется рекой? А ермолка у тебя на макушке – это что, серьезно? – Вполне серьезно. Что еще делает нас евреями, как не религия? Диаспора нас развратила. Семя, пущенное на ветер. – Звучит как грех Онана. – Можно и так сказать. Идем, тут за углом есть одно заведеньице. Ничего особенного, зато кошерное. Окна полуподвального ресторанчика были распахнуты настежь. Музыку, транслируемую «Голосом Израиля», перебивали новости «Голоса Иерусалима». Шумная улица в шумном городе. Ресторан назывался «Двойра». Со стеклянных дверей посетителям улыбалась огромная разноцветная пчела. Внутри детский гомон – родители пичкали ужином капризных чад. Что ж, это было как раз то, что отцу необходимо видеть: жизнь продолжается. Он обменялся с хозяином грустным приветствием на иврите. Мы поели черных маслин, переваренную курицу с водянистым шпинатом и завершили трапезу апельсинами и черным кофе. — 194 —
|