|
Как бы не так административно Монмутшир подчинялся Англии, и в Блэквуде не было более английского адреса, чем Саннибэнк-роуд, 2. Спальню Элиса Уина Джонса наполняли запахи лекарств и шумное дыхание умирающего. Ему было пятьдесят два, но выглядел он на все восемьдесят – кожа да кости, седая голова пророка, только бороды не хватает. Его сожительницы из Эббу-Вэйл давно и след простыл, за стариком ходила платная сиделка из Сефн Форест, которая сейчас любовалась русской красавицей, заваривавшей крепкий чай. Отец попросил у сына закурить, тот протянул ему пачку «Голд флэйк». После приступа кашля сигарета, казалось, облегчила его дыхание. – Все ждал тебя, сынок, и вот ты здесь, теперь можно и помереть спокойно. Легкие все уголек сожрал. Конец мне, ну да ладно, я свое взял, чего уж. Молодых-то сколько на моих глазах померло – им, бедолагам, и вспомнить нечего! – Пощади легкие, папа, говори тише. – Хороша у тебя женушка, больно деловая только, ну ничего. В России-то какие дела творятся, слыхал? За этой страной будущее, вот увидишь. Дай-ка мне еще одну, сынок, вроде как прочищает дыхалку. Дэвид дал ему «Голд флэйк», но тут отца скрутил приступ мучительного кашля, и дрожащей рукой он вернул сыну сигарету. – Не в жилу, видать. Он выплюнул сгусток ржавой мокроты в тазик, стоявший у постели. – Ишь сколько дряни скопилось. Слушай, сынок, открой шкаф. Там на дне сверток в почтовой бумаге, бечевкой перевязан. Имей в виду, он тяжелый. Принеси-ка его сюда. Удивленный Дэвид принес сверток, с трудом удерживая его двумя руками. – Слыхал ты когда-нибудь о самородке, названном «Привет», сынок? Найден в Балларате году, кажется, в тысяча восемьсот пятьдесят восьмом, – у деда твоего он с языка не сходил. Камешек фунтов на двести и стоил в то время почти девять тысяч, подсчитай, сколько это теперь. А в том, что ты сейчас держишь, тридцать восемь фунтов, сам взвешивал. – Где ты его взял? – Не волнуйся, твой дед оставил его мне, а я завещаю тебе. Дед умер в Веллингонге, там и похоронен, ничего себе названьице, да? Это возле Сиднея. Жил он там вполне прилично, но просто. Не давал ему покоя самородок, хотя, как говорил дед, он добыл его честно, ну да это долгая история… Дэвид ощупал лежавший в ногах у отца драгоценный булыжник. Он был с вкраплениями свинца, меди и железа, но на закате дождливого летнего дня приобрел благородный, даже царственный оттенок. – Если хочешь, продай его к чертям, Дэй. Я не решался, боялся расспросов – мол, откуда, то да се. Откладывал, откладывал – и вот… Да и деньги водились, а банкам я не доверял. Под водяным бачком найдешь еще триста двадцать пять соверенов. Это твое наследство, мальчик, все честно, по закону, и дом тоже твой. Что ты тогда сбежал, нехорошо, конечно, ты с норовом, зато везучий, с «Титаником» на дно не пошел, а ведь сколько их там, бедолаг, погибло. Ты явно не в тетку Герти и ее родню, что они знают в жизни, кроме тюлевых занавесочек, а этот Джек Проберт ну такой дурак, какого, ей-богу, земля не носила. Тут еще одно дело есть… – И он снова зашелся кашлем и побагровел. Прибежала сиделка, что-то на ходу дожевывая. — 15 —
|