— Мне здесь нравится, — сказала ты. — Я хочу остаться тут навсегда. Я улыбнулась. — Ну, когда все твои ОП-друзья разъедутся по домам, тут станет гораздо скучнее. — А мы еще сюда приедем? — Надеюсь, Уиллс. — А в следующий раз папа поедет с нами? Я смотрела, как цифры на электронных часах медленно перетекают друг в друга. — Надеюсь, — повторила я. Как мы, собственно, очутились на этой конвенции? Однажды утром, пока вы с Амелией были еще в школе, я, как обычно, пекла. Я пристрастилась к этому занятию, меня успокаивал дзенский ритм, в котором нужно смешивать сахар с жиром, отделять яичные белки и пастеризовать молоко. По кухне витали пары ванили и карамели, корицы и аниса. Я взбивала чудесную глазурь, раскатывала великолепную корочку для пирогов и истово месила тесто. Чем больше двигались мои руки, тем ниже был риск неприятных мыслей. Шел март. Два месяца, как Шон вышел из игры. Еще пару недель после нашей ссоры на раскопанной трассе я оставляла постельное белье у камина — на всякий случай. С моей стороны это можно было счесть попыткой извиниться. Он временами появлялся дома, чтобы проведать дочек, но в такие моменты я казалась себе четвертой лишней. Тогда я проверяла чековую книжку или мыла ванную, с замиранием сердца вслушиваясь в ваш смех. Жалко, что мне не хватило мужества сказать ему простую вещь: да, я совершила ошибку, но ведь и ты не без греха. Квиты? Иногда я томилась по Шону всем своим существом. Иногда злилась на него. Иногда мне хотелось повернуть время вспять и вернуться к тому мигу, когда он спросил: «Как насчет поездки в Диснейленд?» Но чаще всего меня занимал другой вопрос: как так получается, что голова работает быстро, а сердце еле переставляет ноги? Даже когда я обрела уверенность в собственных силах, даже когда я поверила, что мы справимся без него, я все равно продолжала его любить. Его уход был сравним с утратой чего-то неизменного, с вырванным зубом или ампутированной ногой. Ты знаешь, что этого не вернуть, но язык все равно нащупывает лунку в десне, а по ночам просыпаешься от фантомных болей в отрезанной конечности. Поэтому каждое утро я пекла, чтобы забыться. Пекла, пока окна на кухне не запотевали и каждый вдох не приравнивался к сытному обеду. Пекла, пока кожа на руках не краснела, стершись до мяса, а на ногтях не нарастала мучная корка. Пекла, пока не переставала думать, почему тяжба движется всё медленнее. Пекла, пока не забывала, что мне нечем платить кредит за дом в следующем месяце. Пекла, пока в кухне не становилось так жарко, что я надевала лишь топик и шорты под фартук. Пока я не начинала воображать себя пленницей в золотом сдобном замке, собственноручно возведенном, пленницей, ждущей спасителя Шона, который должен пробить дрожжевой купол, прежде чем пленница задохнется. — 192 —
|