|
Его голос так неожиданно прозвучал в ночной тишине, что они вздрогнули, будто очнувшись от глубокого сна. Души их снова замкнулись. Единство распалось. Каждый опять стал самим собой. Костандис набрался смелости и заговорил: — Отче, уже скоро четыре месяца, как нас пригласил совет старост, чтобы распределить роли и указать, что мы будем делать, когда начнем разыгрывать святое таинство на церковной паперти. До сих пор другие заботы сбивали нас с пути, мы позабыли о нашей цели, а уже пришло время готовиться… Но как? Что мы должны сделать? Твоя святость, наверно, знает. Отец Фотис ответил не сразу, мысли его витали где-то очень далеко. Наконец он очнулся, вспомнил о своих друзьях и, услышав вопрос, улыбнулся. — Что вам делать? спросил он. — То, что и до сих пор делали, ничего больше. Лучше подготовиться к страстям и распятию Христа нельзя. — Но что же мы делаем? Мы ведь ничего не делаем, отче, — горестно возразил Михелис. — Ты забываешь о корзинах, дорогой Михелис, — сказал священник и ласково пожал руку сыну архонта. — Ты, Яннакос, тоже забываешь, что еще позавчера ты созвал бедных, чтобы раздать им свои товары, и улыбался, глядя, как это происходит. И ты, Костандис, оставляешь свою работу, выходишь вперед и поднимаешь голос против несправедливости, ты, простой человек, который до вчерашнего дня был только скромным владельцем кофейни, а теперь готов в любую минуту умереть за христианскую веру. А Манольос, который принял на свои плечи все грехи народа и готов был погибнуть ради спасения села? И даже Панайотарос — разве нужно делать что-нибудь большее, чтобы готовиться к трудному, страшному долгу Иуды? Вы готовитесь, дети мои, готовитесь и сами об этом не подозреваете. И это единственный путь для вас. Снова все замолчали. Манольос вздохнул и загляделся на большую звезду, которая улыбалась и танцевала в небе. Пастух хорошо знал эту звезду и любил ее. Сколько раз, когда он был еще совсем юным пастушонком, она его обманывала, притворяясь утренней звездой, и он выгонял овец на пастбище! «Правильно ее называют обманщицей», — подумал Манольос, продолжая смотреть на нее, как на своего старого, веселого товарища. Костандис опустил голову, им вдруг овладела глубокая печаль. Ему показалось, что он ничего, ничего не сделал, что он отстал от всех и даже Иуда перегнал его. Яннакос тоже качал головой в отчаянии. «Ничего, ничего я не сделал, — думал он. — Дать деньги, подарить свои товары — все это ничего не стоит. Вот если бы я отдал своего Юсуфчика, это можно было бы назвать жертвой! То-то оно и есть, дорогой Яннакос, — сможешь ли ты это сделать? Все остальное — чепуха!» — 212 —
|