|
Сенка всегда была заводная, немного сумасшедшая, ее треугольные грудки торчали в разные стороны, на Запад и на Восток, как и ее коротко стриженные смоляные волосы. Большая черная родинка на левой щеке делала ее немного похожей на Брук Шилдс. Губы у нее были пухлые и мягкие, зато щеки жесткие. Почему-то хотелось нажать на них пальцем. И, даже несмотря на ямочки, вид у нее был скорее мальчишечий. Ее сестра была намного старше ее, а ее усатая мамаша казалась ее бабушкой. Ее отчим был поэтом, по-настоящему серьезным, по-настоящему неизвестным поэтом. Сенка знала наизусть много стихов и иногда читала их мне по памяти. Уж не знаю почему, но я навсегда запомнил вот это, написанное кем-то из друзей ее отчима: Всякий путешественник знает, что есть яблоки всего слаще на улице или на площади незнакомого города. Сейчас эти две строчки действуют исключительно на моего змея, который высовывается из своего укрытия, чтобы расслышать получше. (У этого обитателя буша очень чуткое ухо на поэзию.) Дни напролет я провожу меж ее мускулистых, почти мужских ляжек, вспоминая ее неуклюжие движения в танце или наши занятия любовью поутру на озере Брач. Застывшая голубая вода, хрустящая белая галька, ее ухмылочка… Ей-богу, не понимаю. Я оказался в заложниках у Сенки. У старого добротного довоенного секса югославского розлива. У Сенки была самая волосатая промежность на всей Адриатике. (Я истинный бушмен. Для меня бритая киска — все равно что стейк без соуса.) Сама она комплексовала по этому поводу, но я убеждал ее, как мог, что лучше с мехом, чем смехом, а эпиляция для жеребца — что французская кухня для гурмана. Никакой остроты. Я просыпаюсь с ощущением, что она сидит на мне верхом, и засыпаю, зарывшись лицом в ее густые заросли и напевая старые песни Арсена Дедича. Наверно, я просто тоскую по родному краю. Гуд-Ни, добрая душа, видимо почуяв мою тоску по перепиху в отеческих пенатах, придумывает достойное гранд финале для моих грез: честный плантатор решает повести своих рабов в стрип-клуб «У Бабули», притаившийся в промзоне по соседству. Мы проходим мимо ржавых автомобильных остовов, мимо синего контейнера, который, подозреваю, набит под завязку плюшевыми мишками, нашпигованными героином. Не зря же этот городок называется Коп-Вор. Миновав стандартного амбала-вышибалу, мы оказываемся в другом мире. Вообще-то мое новое «я» хотело остаться дома, но после недели под бдительным присмотром Балатова трудно было отказаться от такой экскурсии. Меня уже начали посещать мысли, что черноморец — не просто выброшенный на сушу кит, каким кажется. Во всяком случае, допросы, которые он мне учиняет, попахивают фэбээровщиной. — 98 —
|