Несомненно, нация, получившая его таблетки, вряд ли захочет воевать, все предпочтут оставаться дома и заниматься любовью. Так что с точки зрения национальной безопасности такое лекарство не слишком полезно. — Где вы научились всем этим штукам? — спросил Гектор у Жан-Марселя. — На военной службе, — ответил тот. — Инженерные войска. Минирование-разминирование. Цацки с сюрпризом, всякое такое. И вдруг знаете кто подошел к соседнему столу? Мико и Шизуру! Вообще-то ничего удивительного, они ведь остановились в том же отеле. Девушки подошли поздороваться, и Гектор с Жан-Марселем как истинные джентльмены предложили им сесть за свой стол. Японочки были по-прежнему прелестны, даже без панамок, и своими маленькими носиками, узкими глазами и густо-черными волосами напоминали двух очаровательных белочек. Они заказали шашлычки с японским названием терияки. Девушки обменялись несколькими гортанными японскими словами, а потом Мико спросила Гектора, что написано на бумаге, которую он нашел в храме. Черт, значит, Шизуру рассказала об их находке. — Это записка влюбленных, — ответил Гектор. — «Здесь были Честер и Розалин, которые будут вечно любить друг друга». Он предпочел бы обойтись без Честера, но поскольку ему пришлось импровизировать, имя профессора выскочило само собой. — Какое такое письмо? — заинтересовался Жан-Марсель. Гектор объяснил ему, добавив, что, возможно, скоро появится мода оставлять записки в стенах храма любви, как на алтаре буддистского монастыря. — Вы ее не сохранили? — спросил Жан-Марсель. — Нет, видимо, я уронил ее, когда вы возились с миной, а потом забыл. И это была правда, он действительно отвлекся, уводя Мико подальше от мины, и не знал, куда делась бумажка, что, впрочем, не имело особого значения. — Интересно, осуществится ли их желание теперь, когда записки в стене больше нет? — Я думаю, главное — намерение, — ответил Гектор. Мико и Шизуру опять поговорили, а потом Мико объяснила, что Шизуру снова положила бумажку в бамбук, а бамбук — в стену. В Японии не принято оставлять что-либо на земле, и там уважают подношения, сделанные в храме. — Думаю, я останусь еще на день-два, — заметил Жан-Марсель, — посещу еще несколько храмов. Шизуру была менее грустной, чем накануне, и тут выяснилось, что хоть по-английски она не говорит, язык Гектора и Жан-Марселя немного знает. — Совсем чут-чут, — сказала она. — Куда вы поедете потом? — спросил Гектор. — 41 —
|