Глобалия

— Откуда он знает, что их двенадцать? — возопил Фрезер, призывая Байкала в свидетели.

— Всем известно, сколько приносит в год один источник озона.

Пока Фрезер что-то бурчал себе под нос, пытаясь через ткань пересчитать монеты, Говард снова обратился к Байкалу.

— Я никому не сулю райские кущи, — добавил он, — я сражаюсь за справедливость, а справедливость может быть восстановлена только в жестоком бою. Вот видишь, виллан, я обещаю скорее ад, чем рай.

— Остер ты на язык, как я посмотрю, — пробормотал сбитый с толку Фрезер, —болтать ты мастак, только есть у меня подозрение, что больше ты ни на что и не годишься... В общем, Байкал, хочешь идти с ним — валяй, только это уж без меня.

— Ладно тебе, Фрезер, не кипятись. Пока еще и речи не было о том, чтобы куда-то идти. Давай сначала послушаем, что нам предложит Говард.

Чтобы показать, что его все это нисколько не интересует, Фрезер, ворча, отправился собирать сухой хворост. Потом он разжег огонь и принялся варить кофе.

— Лучше всего будет, — начал Говард, — если вы отправитесь со мной в ближайшую бунтарскую деревню.

— Здесь что, есть поблизости такая деревня?

— Мы туда доберемся меньше чем за три дня пути.

Фрезер сосредоточенно помешивал свое варево, делая вид, будто ничего не слышит. Байкал и Говард молча наблюдали за ним, и под мерное постукивание ложечки мысли их устремились вдаль. Байкал, сам толком не понимая почему, проникся к Говарду доверием. В последнее время в нем подспудно зрели возмущение и ненависть, и бунтарь помог придать им достойную форму, которую Байкал и сам безотчетно пытался найти. Юноша подумал о деньгах, которыми снабдил его Рон Альтман, о продуманном до мелочей содержимом рюкзака и решил, что будет вполне справедливо обратить эти средства против Глобалии, не только для того, чтобы отправить безобидное сообщение, но и для того, чтобы объявить настоящую войну. Однако, поступив так, он исполнил бы как раз то, к чему его вынуждал Альтман. Все это казалось пугающе странным, почти непостижимым. Прежде чем что-либо предпринять, надо было как следует обо всем поразмыслить.

Байкал немного успокаивался только тогда, когда думал о Кейт. Все последние дни он, хотя до конца не признался в этом даже самому себе, постепенно начал проникаться мыслью, что никогда больше ее не увидит. А благодаря Говарду у него снова появилась надежда. Совсем крошечная, ничтожная, она сводилась к безумному предположению, что он выйдет победителем из неравной битвы, в которую его пытался вовлечь бунтарь.

И все-таки Кейт уже не казалась ему утраченной навсегда, а только очень далекой, далекой, как сама Глобалия.