Философы с большой дороги

пользующуюся его симпатиями. Как подобное заведение может пользоваться

чьими-то ни было симпатиями - мне невдомек. Подвал, готовый, казалось,

обрушиться от грохота рок-музыки, имел некое неуловимое сходство с баром,

где мы сидели с Юбером в последний раз и где из меня пытались сделать

паштет. Клиентура отличалась той неизлечимой худобой и агрессивностью,

которая свойственна выходцам из городских низов, особенно хорошо знакомым с

нищетой и пребыванием в пенитенциарных заведениях строгого режима.

Юпп пил одну кружку за другой, воодушевленный тем, что ему удалось

разживиться на редкость хорошими документами, призванными удостоверять наши

личности.

- Возьми, - сказал он, протягивая мне паспорт. - Только-только из-под

туриста - еще теплый. То, что тебе нужно.

И все же заведение было не из числа тех, где заведомо рады тучным лысым

философам, страдающим одышкой. Допивая вторую кружку пива, я услышал шипение

над ухом и почувствовал, как что-то влажное холодит мой затылок. Я увидел,

как Юбер, недобро напрягшись, уставился на что-то, находящееся у меня за

спиной.

Обернувшись, я увидел баллончик синей краски, зажатый в руке у

низкорослого представителя какого-то из северо-африканских меньшинств:

народный художник наносил краску на девственно-чистую поверхность моего

черепа. Творческое рвение умельца подогревалось группой хихикающих дружков -

шесть здоровых бугаев просто корчились от сдавленного смеха. В общем,

типическая ситуация: карлик, тщащийся выказать себя великаном,

взгромоздившись на чужие плечи и отчаянно кривляясь при этом.

- Я тут рисую, - пояснил он. - Вам что-то не нравится?

Бессмертная прелюдия: «щас бить будем» 1.1

То была классика жанра. От древности и до наших дней - от той дикой

долины, где человекообразная обезьяна впервые взяла в руки дубину, дабы ей