— И не нужно отвозить меня домой, — говорю я, чувствуя, как краснею. — Я вызову Джоли или Хадли. Насколько я успел заметить, официант — горбун, и, так как чувствую себя неловко, достаю из кошелька еще пару долларов. Вместе с чеком он приносит ананасы на шпажках и печенье с предсказанием. Джоелен смотрит на меня, и я понимаю, что она ждет, когда я разломлю печенье. — Ты первая, — говорю я. Словно ребенок, она ныряет пальцем в лужицу из ананасового сока и ногтем, как стамеской, разламывает печенье. — «В твоей улыбке великая красота и удача», — читает она, довольная предсказанием. — А у тебя что? Я разламываю печенье. — «Куда ни поверни — везде найдешь успех», — читаю я, беззастенчиво перевирая написанное. На самом деле в предсказании говорится какая-то ерунда о гостях издалека. Когда мы выходим из ресторана, Джоелен берет меня за руку. — Эдвину повезло, — говорю я. — Я зову его Эдди. — И после паузы: — Ты действительно так думаешь? Она настаивает на том, чтобы отвезти меня в Стоу, говорит, что, возможно, это наша последняя встреча с ней в роли незамужней женщины. Я не возражаю. Где-то на полпути, в Мейнарде, она останавливается у церкви — у старой новоанглийской церкви, обшитой белыми досками, с колоннами и колокольней. Джоелен разваливается на своем сиденье и открывает люк в крыше автомобиля. У меня такое чувство, что нужно бежать. Я беспокойно ерзаю на сиденье, открываю бардачок и роюсь в нем. Карта Мэна, губная помада, две линейки, шинный компрессор, три презерватива. — Почему мы остановились? — Боже, Сэм, я все время за рулем. Неужели я не могу немного отдохнуть? — Может быть, я сяду за руль? Вылезай, садись на место пассажира, а я поведу. Тебе еще назад возвращаться. Рука Джоелен, словно краб, шарит по приборной доске и опускается мне на бедро. — А я никуда не спешу. — Она картинно потягивается — ее грудная клетка поднимается, а грудь выпирает из-под блузки. — Послушай, я не могу. — Чего не можешь? — удивляется Джоелен. — Не понимаю, чем таким мы занимаемся. Она тянется ко мне, чтобы ослабить галстук и расстегнуть мою рубашку. Стягивая галстук через застегнутый ворот, она, словно веревкой, обматывает им свои руки, продевает в полученное кольцо мою голову и оставляет сцепленные руки на затылке. Потом притягивает меня к себе и целует. Она божественно целуется. — Ты же обручена, — говорю я. Потом мои губы встречаются с ее губами, словно эхо прижимающимися к моим. — Но я же не замужем. С удивительной сноровкой она перебрасывает ногу через ручку переключения скоростей, поворачивается и усаживается мне на колени. — 47 —
|