Я безумно ее люблю. С самого первого дня она зависит от меня, и, как ни удивительно, я еще никогда ее не подводила. — Мама! — с досадой окликает Ребекка. — Мама, очнись! Я улыбаюсь дочери. — Прости. — Мы можем где-нибудь остановиться? — Она смотрит на золотые швейцарские часы фирмы «Конкорд» на кожаном ремешке — подарок Оливера на Рождество несколько лет назад. — Сейчас половина десятого, мы доберемся туда только к полуночи, а я очень хочу писать. Не знаю, как Ребекка определила, что мы будем на месте к полуночи, но она что-то высчитывала с линейкой на атласе дорог, который нашла на заднем сиденье автомобиля. «География, мама», — сказала она мне. Мы все изучаем в школе географию. Мы останавливаемся на обочине, запираем машину. Я веду Ребекку в лес, чтобы она справила нужду, — я не намерена оставлять ее одну среди ночи на обочине дороги. Мы держимся за руки и стараемся не наступать на ядовитый плющ. — Как хорошо на воздухе, — говорит Ребекка, сидя на корточках. Я поддерживаю ее за руки, чтобы она не упала. — Теплее, чем обычно, верно? — Я и забыла, что ты дитя Калифорнии. Я понятия не имею, насколько здесь обычно тепло. На Восточном побережье тринадцать градусов ночью — нормальное явление. — А чем мне вытереться? — спрашивает Ребекка, и я непонимающе смотрю на нее. — Туалетная бумага? — Не знаю. — Она тянется за валяющимися на земле листьями, но я перехватываю ее руку. — Нет! Ты же не знаешь, что это за листья; может, они ядовитые или бог знает какие. Еще не хватало, чтобы во время поездки по стране ты не смогла сидеть! — И что делать? Я не хочу оставлять ее одну. — Пой, — велю я. — Что? — Пой. Ты пой, а я сбегаю к машине за салфеткой, и если услышу, что ты перестала петь, значит, ты в беде. — Что за глупость! — восклицает Ребекка. — Это Аризона, а не Лос-Анджелес. Здесь никого нет. — Тем более. Ребекка окидывает меня недоверчивым взглядом и начинает петь какой-то рэп. — Нет, — обрываю я, — пой какую-нибудь известную песню, чтобы я знала слова и не запуталась. — Поверить не могу. А какой у тебя репертуар, мама? На секунду она теряет равновесие, спотыкается и ругается. Я задумываюсь, но у нас слишком разные музыкальные вкусы. — Попробуй «Бич бойз», — предлагаю я, надеясь, что за пятнадцать лет в Калифорнии что-то ей должно запомниться. — «На Восточном побережье классные девчонки, — затягивает Ребекка, — мне по-настоящему нравится их одежда…» — Отлично, — говорю я. — «А девушки с Севера?» — «Нравится, как они целуются…» Я подтягиваю, пятясь к машине, и прошу дочь петь погромче, когда отхожу все дальше и дальше. Если она забывает слова, поет «та-та-та». Наконец я вижу нашу машину, бегом припускаю к ней, нахожу бумажные салфетки, которыми вытираю помаду, и несу их Ребекке. — 30 —
|