Дорога перемен

Сэм с Оливером по очереди заглядывают в комнату. Оба уже устали уговаривать меня оставить ее одну. Как я могу? А что, если она придет в себя, а меня не будет рядом?

Входит Сэм, садится и массирует мне плечи. Мы почти не разговариваем; он просто сидит рядом — и этого достаточно.

Потом приходит Оливер, садится с другой стороны кровати и держит Ребекку за другую руку. Как будто она замыкает цепь — когда мы сидим вот так, мы можем разговаривать. Я рассказываю ему о своих чувствах к Сэму, и говорить правду не слишком больно. Я рассказываю ему, каково это — испытывать подобное чувство. Я не оправдываюсь, слишком поздно для оправданий. И к чести Оливера следует сказать, что он меня ни в чем не упрекает.

Он выслушивает все, что я должна сказать, и находит для меня слова утешения. Он стал специалистом в этом. Он напоминает мне о неудачах, которые случались с нами, когда мы еще только встречались: как мы искали потерянный багаж, как ночевали в дешевых номерах… Он убеждает меня, что вместе мы все переживем.

Оливер находится в комнате, когда Ребекка приходит в себя. Я изучаю ручную роспись на карнизе, задаваясь вопросом, какая у Сэма мать, когда в моей руке шевельнулись ее пальцы. Оливер смотрит на меня, он тоже это почувствовал. Ребекка открывает покрасневшие, опухшие глаза и надрывно кашляет.

— Что с ней? — спрашивает Оливер. Я прикладываю полотенце ко лбу Ребекки, чтобы хоть что-то сделать. Оливер прижимает салфетку к ее подбородку, вытирая мокроту.

Наконец, слава богу, Ребекка прекращает кашлять. Она вздыхает, хотя на самом деле это больше похоже на то, что из нее выпускают воздух. Оливер нежно гладит ее по руке.

— Малышка моя, — улыбается он дочери. — Мы поедем домой. Мы скоро уедем отсюда.

Я молчу. Мне наплевать на его слова. Я все сделаю, лишь бы Ребекка выздоровела.

Ребекка делает попытку встать, и я быстро подпихиваю подушку ей под спину, чтобы она не упала.

— Признайтесь, — просит она, — Хадли разбился?

По-моему, Оливер так и не смирился с тем, что Ребекка влюбилась. Я бы тоже не поверила, но все происходило у меня на глазах. Оливер смотрит на меня, встает и выходит из комнаты.

Не понимаю, почему она спросила. Разве она не знает? Или просто ищет еще одного свидетеля?

— Да, — отвечаю я, и лицо дочери темнеет.

Я боюсь, что снова ее потеряю. Если человек принял решение умереть, ничто его не остановит. Я начинаю плакать и извиняться перед ней. Прости за то, что считала тебя слишком юной. Прости за то, что отослала Хадли. Прости за то, что все так получилось.

Я зарываюсь лицом в край одеяла, которым укрыта дочка, и думаю: я не этого хотела. Я надеялась, что буду сильной, что буду рядом, чтобы помочь ей вновь подняться.