|
— Я держу в лапах античную вазу... — прошептала сыщица. Сразу же возник первый образ: щенок хорька, весь черный от пыли, зажал в зубах пушистого шерстяного пингвина и тащит его в щенячий манеж. Сыщица открыла глаза: — Да-а... «Три глубоких вздоха, — приказала себе Трили. — Расслабить тело и ум. Я — в палате советников...» Пингвин нырнул в глубину и исчез. Вокруг Трили завихрилась тьма. «Не напрягай память, пусть образы явятся сами». Затем отчетливо и внезапно: На освещенной сцене, перед оставшимися в живых членами Совета и хмурым взглядом двуглавого змея стоит пингвин. Трили шепнула что-то, и пингвин превратился в хорька песочной масти с черными подпалинами. — Кому разрушения доставили радость? Кого случившееся сделало счастливым? Аведой Мерек, стоя перед камерами, бросил в тишину эти вопросы. — Если мы несчастливы, — медленно прозвучали никем не прерываемые слова, — если наш эксперимент не принес нам ничего, кроме боли, потерь и ужаса, имеем ли мы право когда-нибудь повторить его? Ни звука в палате, ни одного проблеска на карте планеты Ферра. Все внимание уцелевших приковано к одной фигурке. В этот момент в палату впорхнула тень пингвина, поднялась ввысь, крикнула, подобно чайке, и, разрезав тишину, нырнула за сцену. — Нет, — без улыбки произнесла Трили, твердо решив наблюдать дальше, — не прерывай... Пингвин исчез, эхом отозвался его крик. — Я простой хорек, — сказал Аведой Мерек, — у меня больше вопросов, чем ответов. И вот главный вопрос: как сделать так, чтобы это не повторилось? Нет законов, нет правил. Это должны быть Правила Этикета, и мы научимся жить по этим правилам. Мы возвестим их всем, кого мы любим, и не только им — всей цивилизации, будь то один хорек или миллионы. Любое мое действие, которое может причинить вред другим, я должен вначале испытать на себе. Я обязан относиться с той же мерой уважения и доброты к равным мне, старшим и щенкам, с какой я отношусь к самому себе. Я утверждаю, что все свободны жить, думать и веровать так, как они желают. В той же мере свободен и я. Каждый мой день будет прожит и каждый выбор сделан ради высшей истины. Слова Аведоя Мерека не были ни требованием, ни криком о помощи. Просто он, стоя перед выжившими, объявлял о своем собственном решении и приглашал остальных присоединиться к нему, если они того захотят. Наблюдая с закрытыми глазами за происходящим на сцене, Хорьчиха Трилистник из сторонней свидетельницы превращалась в участницу событий. «Если другие пойдут за ним — и я пойду». В состоянии транса она ждала от него продолжения списка Правил Этикета, по которым ее цивилизация живет и по сей день. — 29 —
|