|
— За нашей армией сплошь корниловские заслоны. Только справка о ранении и спасала. — Проверим. Повели прямо, через лесок, за которым оказалось большое село. Вдали виднелась станция, там дымил паровоз. На центральной улице толкалось множество вооруженных людей: расхристанные солдаты в папахах с наспех нашитыми красными лоскутками, матросы, перекрещенные пулеметными лентами, какие-то гражданские с оружием. Все шумели, курили, пили молоко, суетились у двух походных кухонь. Над одноэтажным зданием школы был укреплен флаг с красным крестом, а неподалеку, у каменного дома, стоял автомобиль под охраной матросов. Из всего этого Старшов сделал вывод, что шумный разномастный отряд недавно вел удачный бой, а в каменном доме разместился штаб. На них никто не обращал внимания, только часовой у крыльца сказал: — Во, говорил же я, что офицерья кругом!.. Здесь им приказали обождать, а командир вошел в дом. И опять их никто не замечал. Это вселило в Леонида уверенность, что все обойдется, но Коровин был явно не в своей тарелке. — Может, зря я сказал, что дезертир? — Все мы сейчас дезертиры. — Понравиться хотел, — виновато признался подполковник. — А сейчас — плевок в душе. На крыльце появился пожилой в кожаной фуражке: — Старшов, проходи. А этого, — он кивнул на подполковника, — в сарай, к задержанным. — Нас задержали вместе, — сказал Леонид. — Почему же… — Проходи, проходи, — командир подтолкнул его в спину. — Там укажут почему. Поручик вошел в дом, миновал сени и, без стука открыв дверь, шагнул в большую комнату. С улицы там было сумрачно, однако Старшов сразу же разглядел сидящего за столом рослого чернобородого мужчину в расстегнутом матросском бушлате, поверх которого змеился узкий ремешок деревянной коробки маузера. Чернобородый просматривал документы, не обратив внимания на появление Леонида, а пристроившийся на подоконнике щеголеватый матрос с пышным черным бантом на форменке в упор смотрел на него. — При погонах и орденах, — матрос вдруг рванулся к поручику. — Сдирай погоны. Все. Отвоевался. Сердце бешено заколотилось, но Старшов сдержал себя. — Ты мне их вручал? — Сам сдеру. С мясом! Матрос протянул руку. Леонид, не раздумывая, резко отбросил ее и напрягся, ожидая удара. — Ах, ты… — Кончай бузить, Анатолий, — негромко сказал чернобородый. — Чаю нам принеси. С хлебом и сахаром. — Да он меня, товарищ Дыбенко… — Ступай. — Дыбенко подождал, пока обиженный матрос не закрыл за собою дверь, впервые поднял на поручика усталые, в красных прожилках глаза: — Старшов? — 129 —
|