|
— И чего она тогда испугалась за пижона этого? — размышлял Серега. — А ведь испугалась, я точно помню… — Может, не тебя она испугалась, а милиции? — Какой милиции? — Ну, если бы скандал начался, драка, допустим, то могли же милицию позвать? Могли. Могли, Серега, могли, вот Алка за него и испугалась. А что это все значит? Это значит, — Семен Мнтрофанович еще раз подумал, вздохнул, — значит это, что Валера этот недопеченный… — Сырой, — поправил Серега. — Ну, сырой, — согласился Ковалев. — Значит, сырой этот Валера нашего брата почему-то опасается. — Опасается? — Только ты, Сергей, о нашем разговоре пока помолчи. Я к тебе старшего лейтенанта Степешко пришлю, как только он из госпиталя выпишется. Ему всё доложишь в точности. Как мне. — Понятно. — Ну, а сейчас ступай. Спасибо тебе за провожание и особо за разговор. Семен Митрофанович пожал парню руку и свернул в переулок. Не к себе: он в противоположной стороне жил. К знакомому столяру, у которого всегда делал пистолеты для своих сорванцов. Однако дома столяра не оказалось. Дверь открыла жена — яростная костистая старуха, с которой у Семена Митрофановича дружба так и не сложилась за все четверть века знакомства. Стрельнула сухими глазищами: — Семен Митрофанович, ты? В половине двенадцатого людей беспокоишь… — Что, опять молиться помешал? — пошутил Ковалев. Не приняла она шутки. Рассердилась даже: — Ты моего бога не трогай. Я твоего не трогаю, и ты моего не касайся. — Да молись ты хоть двадцать пять часов в сутки, Катерина Прокофьевна, слова не скажу, я к супругу твоему, к Леонтию Саввичу. — В преисподней ищи. В бездне самой… И дверь захлопнула, не попрощавшись: одно слово — сектантка… Семен Митрофанович спустился в преисподнюю, в подвал то есть. Там у Леонтия столярная мастерская была оборудована: он при домоуправлении столяром состоял, ну, и заказы принимал на разные поделки. Когда-то, еще до войны, руки его славились на весь город, а в войну, хоть и пощадила она руки эти, что-то надломилось в нем, и никаких тонких заказов бывший краснодеревщик уже не брал. А тут еще — одна за одной — обе дочери его померли. Вот тогда-то жена его в бога ударилась, а он попивать стал. Ну, а с пьяных рук что за работа? И дела Леонтия Саввича пошли совсем набекрень. — Пропил ты свой талант, Леонтий, — вздохнул Семен Митрофанович, когда достучался-таки до спящего на верстаке в подвале столяра. — А талант в тебе природой был заложен, и ты беречь его должен был, как совесть к старости. — 260 —
|