|
- Если бы так было, все бы только и голосили. Сердитым Колька в то утро с исчезновения-то своего вернулся. И говорил сердито. - Нет, сынок, не скажи. Радостной ложкой и пустые щи хлебать весело. - Если с мясом щи-то, так я и без ложки не заплачу. - Есть, Коля, для живота веселье, а есть - для души. - Обратно для души! - рассердился вдруг Колька.-Какой тут может быть серьезный разговор, когда ты все про дух какой-то говоришь, про религию! Нонна Юрьевна -а они в ее комнате доски-то для полок строгали - в разговор не встревала. Но слушала с вниманием, и внимание это Егор ценил больше разговора. Потому при этих словах он на нее глянул и, рубанок отложив, за махоркой полез. А Нонна Юрьевна, взгляд его растерянный поймав, спросила вдруг: - А может, не про религию, Коля, а про веру? - Про какую еще веру? - Верно-правильно, Нонна Юрьевна, - сказал Егор. - Очень даже человек верить должен, что труд его на радость людям производится. А если так он, за ради хлебушка, если сегодня, скажем, рой, а завтра - зарывай, то и тебе без веселья, и людям без радости. И ты уж не на то смотришь, чтоб сделать, как оно получше-то, как посовестливее, а на солнышко. Где висит, да скоро ли спрячется. Скоро ль каторге этой да стыду твоему смертному отпущение настанет. Вот тут-то о душе-то и вспомнишь. Обязательно даже вспомнишь, если не бессовестный ты шабашник, если жив в тебе еще настоящий рабочий человек. Мастер жив уважаемый. Мастер!.. Голос его вдруг задрожал, Егор поперхнулся, в махорку свою уставился. А когда цигарку сворачивать стал, то пальцы у него сразу не послушались: махорка с листика ссыпалась, и листик тот никак сворачиваться не хотел. - Вы здесь курите, Егор Савельич, - сказала Нонна Юрьевна. - Курите здесь, пожалуйста. Улыбнулся Егор ей. Аж губы подпрыгнули. - Да уж, стало быть, так, Нонна Юрьевна. Стало быть, так, раз оно не этак. А Колька молчал все время. Молчал, смотрел сердито, а потом спросил неожиданно: - А сколько раз в день щенков кормить надо, Нонна Юрьевна? - Щенков? - растерялась Нонна Юрьевна от этого вопроса. - Каких щенков? - Собачьих, - пояснил Колька. - Н-не знаю, - призналась она. - Наверно… И тут в дверь постучали. Не кулаком: костяшками, по-городскому. И Нонне Юрьевне от этого стука еще раз растеряться пришлось: - Да, да! Кто там? Войдите! И вошел Юрий Петрович Чувалов. Новый лесничий. О т а в т о р а Вот тут бы и точку поставить, читатель досочинит. Непременно досочинит счастливый конец и навсегда отложит эту книжку. Может, зевнет даже. Но простит, наверно: счастливые концы умилительны, а от умиления до прощения - рукой подать. — 159 —
|