|
Весь день Харитина куда-то металась, кому-то плакалась, да так ни с чем домой и вернулась. Крутилась-вертелась, а день прошел - и словно не было его: все на своих местах осталось. И мотор на дне, и три сотни на шее, и муж у поросенка, и Колька в чужом дому. За ночь Егор ушат высушил, проспался и к утру окончательно вернулся в образ. Вышел из сараюшки тише прежнего, хотя тише вроде и некуда уже было. А Харитина, за ночь в хвощ высохнув, тоже вдруг потишела и об одном лишь упрашивала: - Ты вспомни, где был-то, Егорушка. С кем пил да как шел потом… Кое-что она, правда, знала: не от Кольки - тот молчал насмерть. Только голову отворачивал. От Вовки-племянника: - Туристы ему поднесли, тетя Тина. - Туристы?.. - Мутно было в голове у Егора. Мутно, пусто и неуютно: словно все мысли впопыхах в другой дом съехали, оставив после себя рухлядь да мусор. - Какие такие туристы? - Ты к Сазанову иди, к Якову Прокопычу, Егорушка. Он все знает. И мотор этот найди. Господом с богородицей тебя заклинаю и детьми нашими: найди! Полдня Егор «Ветерок» тот да бачок с уключинами на дне искал. Нырял, шарил, бродил по воде, дно ногами ощупывая. Трясся в ознобе на берегу, выкуривал цигарку, снова в воду лез. Не помнил он, где лодку-то перевернул, а указать некому было: турист тот уже на Черном озере рыбкой баловался. И, продрогнув до костей да пачку махорки выкурив, Егор прекратил ныряния. Уключину в тине нашел да два весла в тростниках и с тем к Якову Прокопычу и прибыл. - Дайте лодку, Яков Прокопыч. С лодки я багром нащупаю, а то знобко. Сильно знобко там ногами-то тину топтать. - Нет тебе лодки, Полушкин. Из доверия ты моего вышел. Доставай имущество, тогда поглядим. - Куда поглядим-то? - На твое дальнейшее поведение. - В больнице будет мое поведение. Холод ведь, Яков Прокопыч. Обезножу. - Нет, Полушкин, и не проси. Принцип у меня такой. - Ничего с вашим принципом не сделается, Яков Прокопыч. Богом клянусь. - Принцип, Полушкин, это, знаешь… - Знаю, Яков Прокопыч. Все я теперь знаю. Покивал Егор, постоял, повздыхал маленько. Заведующий опять занудил чего-то - длинное, унылое, - он не слушал. Смахнул с белых ресниц две слезинки непрошеных, сказал вдруг невпопад: - Ну, катайтесь. И зашвырнул ту единственную уключину, что полдня искал, обратно в воду. И - пошел. Яков Прокопыч вроде онемел сперва, вроде поглупел с внешности, вроде челюсть даже отвесил. Потом только заорал: - Полушкин! Стой, говорю, Полушкин!.. Остановился Егор. Поглядел, сказал тихо: — 125 —
|