|
Вереница приятных мыслей помогла Хойту справиться с раздражением. Он вновь стал самим собой. Подойдя к «Мистеру Рейону», он уже напевал про себя диско-тему под названием «Нажми зеро». Из текста он помнил только одну строчку: «Мой добавочный – ноль, если хочешь меня – нажми зеро». Что там было дальше, как-то ускользнуло из памяти… «Мой добавочный – ноль, если хочешь меня – нажми зеро… Мой добавочный – ноль, если хочешь меня – нажми зеро…» В общем, подойдя ко входу в Холси-Холл, на первом этаже которого располагался кафетерий, Хойт негромко, но уже вслух напевал: «Мой добавочный – ноль…» Строчку он не закончил. Слишком уж неожиданным и странным показалось Хойту то, что он увидел прямо перед входом к «Мистеру Рейону». Здесь было чертовски холодно, но на улице тусовалась целая толпа народу, по меньшей мере человек двадцать. Их головы были опущены, и они молчали… только время от времени то кто-нибудь из парней фыркнет, то какая-нибудь девчонка рассмеется. Да какого хрена они делают? Потом Хойт увидел газеты. Газеты были у всех в руках, и они читали их… прямо на улице, на холоде. Те, кто подходил к тусовавшейся на ступеньках компании, немедленно запускали пальцы в один из висевших на стене газетных ящиков. Ящики были желтого цвета, как такси… Там, значит, новый номер «Вэйв»… Ничего себе! Чтобы студенты целой толпой стояли на морозе, не в силах оторваться от университетской газетенки? Нет, это выглядело невероятно странно и, более того, – подозрительно. Хойт подошел поближе. Одна из девчонок неожиданно завизжала прямо у него под ухом. От неожиданности Хойт даже вздрогнул: обычно они так визжат только на дискотеках или вечеринках, но там этого ожидаешь. Вскоре послышались и комментарии парней. Ребята были до того взволнованы прочитанным, что говорили практически исключительно на хренопиджине. – Эта хренова статья… ну не до хрена ли круто они замахнулись! –…Ни хрена себе студент! Что за хрень он тут несет? – Где Джефф? Куда он на хрен подевался? По-моему, он этого хрена знает… –…Вот уж не думал, что в нашей хреновой газете могут напечатать слово «трахаться»! –…На выходе из оперного театра. Да у него, на хрен, та же фамилия! –…Как его, на хрен, зовут? Не знаю – какой-нибудь Горацио Хренов Фелляцио. –…Охренеть, я ведь там тоже был! Ну, на хрен, дает! –…Полноценный минет! Охренеть, глазам своим не верю! Полноценный минет? У Хойта появились первые, пока еще смутные, но нехорошие подозрения. Он стал словно невзначай протискиваться сквозь толпу собравшихся на ступеньках, чтобы опять же как бы невзначай добраться до желтого ящика на стене, пока народ не расхватал (на хрен) все газеты. «Извините! Дайте пройти! Извините, опаздываю!» – негромко цедил он сквозь зубы. Когда до цели осталось всего ничего, Хойту пришлось применить вполне осмысленную военную хитрость: чтобы опередить другого парня, одетого в старую армейскую куртку с невыцветшими пятнами, оставшимися на тех местах, где были спороты шевроны и другие знаки различия, он даже выставил вперед левую ногу, не дав таким образом конкуренту сделать шаг правой. Что ж, в такой толпе применение некоторых приемов ближнего боя было если не простительно, то, по крайней мере, объяснимо. Кроме того, Хойт рассчитывал, что его внушительный вид в длинном пальто произведет должный эффект на парня в потрепанной армейской куртке и заставит того поумерить пыл. К его удивлению, парень оказался упрямым. Он словно бы случайно споткнулся и в ту же секунду толкнул Хойта в бок, навалившись на него всем весом своего тела. Хойт был вынужден податься назад и убрать мешавшую парню ногу. Это заставило Хойта чуть-чуть повернуться – и он увидел девчонку: хорошенькую девочку норвежского типа, как он это называл – с прямыми светлыми волосами в милю длиной, разделенными прямым пробором, смотревшую на него широко раскрытыми глазами. Затем она ткнула в бок стоявшую рядом подружку (вот стерва!), и теперь они уже вдвоем пялились на него. Более того: нижняя челюсть первой (шикарная девчонка, Хойт так любил норвежский тип – светлые волосы, ярко-голубые глаза, правильные черты лица, – вот бы поваляться с ней в снегу голышом, а потом в сауну), так вот, ее нижняя челюсть просто отвисла, а глаза расширились еще больше. Две или даже три секунды она прямо-таки пожирала его глазами, а затем, словно очнувшись, сказала: — 740 —
|