|
Миссис Томс опять попыталась заполнить образовавшийся в разговоре вакуум. – Нет, но мне действительно интересно. Что он имел в виду и в связи с чем так сказал? – Да я уже не помню, – убитым, замогильным голосом ответила статуя Долготерпения, улыбаясь аллегорической фигуре Скорби. Опять тишина и молчание; на этот раз молчание уже казалось затишьем перед бурей. Но тут вмешалось чувство вины и заставило Шарлотту посмотреть на ситуацию с другой точки зрения. Нельзя так поступать с близкими людьми. Они ждут, что ты им что-то расскажешь, а ты сидишь и отмалчиваешься. – Я, конечно, могу ошибаться, но мне кажется, мистер Старлинг имел в виду, что тысяча лет – не такой уж большой срок, а ведь за это время представление человека о самом себе – во всяком случае, в западной цивилизации – изменилось коренным образом. Не только мисс Пеннингтон, но и мама внимательно, словно церковную проповедь, слушали ее откровения. И Шарлотту вдруг осенило: да ведь в первый раз за весь вечер они получили то, ради чего собрались, – хоть что-то о Великом Дьюпонте, и притом что-то стоящее. У Шарлотты замерло сердце, она замолчала, но уже не так, как раньше: все ее чувства обострились, девушка внимательно всматривалась в лица сидевших за столом и прислушивалась ко всем доносившимся до нее звукам: вот потрескивает уголь в печи… вот папа чавкает, потому что, как всегда, не закрывает рот, когда ест… вот Бадди негромко, чтобы мама не услышала, увещевает Сэма, которому надоело сидеть на кухне и подслушивать взрослые разговоры… вот машина едет по шоссе мимо дома 1709, «шлеп, шлеп, шлеп» – такой странный звук, видимо, из-за того, что одно колесо спущено, поэтому она и тащится так медленно… а вот и узнаваемый шорох над головой – пласт снега сползает по крыше… А миссис Томс, оказывается, опять говорит: на этот раз о взаимопроникновении культур и диверсификации в колледжах. О них сейчас много пишут. Вот даже термин появился специальный – «мультикультурализм». А как эти тенденции проявляются в повседневной жизни Дьюпонта? – Да не знаю, – сказала Шарлотта. – Я только слышала об этом на лекциях и в разных докладах. Тут опять встряла Лори: – А вот у нас в университете штата наоборот – вместо «диверсификация» говорят «дисперсность». Ну, это, понимаете, когда все вроде бы рядом, но не перемешиваются: у всех свои клубы, свои знаки отличия, своя манера одеваться, даже в столовой и то все рассаживаются по своим секциям – здесь афроамериканцы… там азиаты – только корейцы отдельно сидят, потому что им с японцами никак не ужиться, поэтому если японцы там, то корейцы тут… Все разбрелись по своим группкам, и каждый говорит, что никому из чужих верить нельзя. Каждый считает, что все остальные хотят его поиметь и… упс! – Лори сделала испуганное лицо и прикрыла губы кончиками пальцев. – Прошу прощения! – Закатив глаза, она улыбнулась. – То есть смысл заключается в том, что каждая группа вроде бы как с предубеждением относится к другой. Что бы они ни говорили, на самом деле они хотят только одного: использовать тебя, чем-то поживиться за твой счет или даже совершенно бескорыстно подстроить тебе какую-нибудь гадость. Никаких дел с чужими иметь нельзя – в общем, все против всех, за исключением, конечно, белых, потому что если ты белый, значит, с каким бы предубеждением они к тебе ни относились, какие бы гадости тебе или о тебе ни говорили, все равно ты уже заранее не прав, потому что ты расист и все такое. Может, ты и сам этого не знаешь – тогда нужно тебя просветить и напомнить, что вы, белые, должны нам до скончания века за… за все. В общем, все кучкуются маленькими группками и прячутся от чужих, как черепахи в панцирь, все друг друга в чем-то подозревают и стараются как можно меньше общаться с чужаками. У вас в Дьюпонте тоже так? — 628 —
|