Я Шарлотта Симмонс

– Джулиан, ты такой прока-а-а-азник!

Он продолжал смотреть на нее, довольно убедительно изображая, что никак не возьмет в толк, к чему она клонит, и это смешило Шарлотту еще больше. Ее привела в восторг мысль о том, что Джулиан, должно быть, теряется в догадках по поводу причин столь неожиданного наезда Точно, точно, «наезд» – это же одно из его любимых словечек. Вечно он собирается на кого-нибудь наехать. Вот пускай теперь терпит, когда наезжают на него. Оказывается, это ужасно смешное слово – «наезд». И как она раньше не замечала? А вдвойне смешнее, когда наезжаешь по делу. «Та-а-а-акой прока-а-а-а-азник!» Шарлотта рассмеялась так громко, что у нее даже перехватило дыхание, и ей пришлось нагнуться и упереть руки в колени.

– Эй, ты там как – жива? – спросил Хойт, подойдя и наклонившись к ней.

– Ой, не могу-у-у, – проговорила Шарлотта, поборов смех и отдышавшись. – Нет, ты представляешь себе – Джулиан-то, оказывается, та-а-а-акой прока-а-а-а-азник!

Само слово «проказник» повергло ее в новый пароксизм хохота.

– Ну, это уж тебе виднее, дорогая, – сказал Хойт и, приобняв Шарлотту, прижал ее к своему боку.

К этому моменту она уже поняла: эта новая Шарлотта Симмонс, оказывается, пользуется большим успехом.

Наконец наступило время торжественного ужина. Соизволив внять мольбам целой толпы измученных ожиданием карибских полковников, разгоряченные и шумные гости стали постепенно перемещаться в находившуюся под главным вестибюлем гостиницы часть зала.

Здесь для участников приема было накрыто шесть больших круглых столов, персон на десять каждый. Один стол стоял в центре зала, а остальные пять более или менее правильным кольцом выстроились вокруг него. Судя по производимому шуму, можно было ожидать, что в вечеринке участвует не шестьдесят человек, а как минимум вдвое больше. Пока они находились в открытом дворике, их гомон растворялся в пустом пространстве высотой в тридцать этажей. Здесь же над ними навис потолок, и хотя высота его была не меньше двенадцати футов, шум тут поднялся просто невообразимый. Блистательные сейнт-реевцы как раз дошли до такой степени опьянения – и возбуждения, – когда любая шутка кажется гораздо смешней, если ее прокричать как можно громче. Да что там шутка – любая фраза, любое самое идиотское замечание, если проорать его в полный голос, становится просто перлом остроумия. Помимо крика в арсенале пьяных юмористов имелось еще и пение – естественно, тоже в полный голос. Особым успехом пользовались самые похабные и сальные шутки, которые удавалось пропеть фальцетом на манер альпийского йодля. Все эти крики, вопли и завывания отражались от потолка и обрушивались на собравшихся с удвоенной силой. И все же, несмотря на весь шум, гам и сумасшествие, как же хорошо они выглядели, особенно парни – смокинги, белые сорочки, просто сама элегантность. Даже Ай-Пи смотрелся вполне солидно, а кроме того, он же был не один. Его повсюду сопровождала девушка. У нее были красивые темные волосы, а лица ее Шарлотта со своего места рассмотреть не могла. Благодаря черному смокингу нижняя часть его туловища уже не выглядела столь необъятной, и поэтому он держался куда увереннее, чем обычно. Ай-Пи постоянно оказывал знаки внимания своей девушке: что он говорил, не было слышно, но о многом вполне можно было догадаться по мимике и в первую очередь – по тому, как забавно змеились его густые темные брови, сходящиеся на переносице. Шарлотта даже прониклась к Ай-Пи каким-то сентиментальным сочувствием. Он достаточно натерпелся от своих «братцев», достававших его при каждом удобном случае, и поэтому так приятно было видеть выражение неподдельного счастья на его круглой физиономии, когда он смотрел на свою миловидную спутницу. Шарлотта, не будучи завистливой по натуре, искренне радовалась за парня.