|
– Ты, кажется, нормальных слов не понимаешь? Значит, так: ты, сука, сейчас берешь свою гребаную клюшку, сука, и засовываешь ее себе в задницу, сука, кривым концом вперед, а потом крутани ее там хорошенько, сука, чтобы все дерьмо у тебя из ушей полезло, сука. Въехал, сука? Лицо великана налилось кровью. Он непроизвольно шагнул в сторону Камиллы. Эдам понимал, что нужно что-то сделать, он просто обязан был что-то предпринять, вмешаться, – но так и остался сидеть на ступеньках, словно парализованный. Камилла не отступила ни на дюйм. Гордо вскинув подбородок, она продолжала: – Давай-давай. Вот только попробуй, прикоснись ко мне. Я тебе быстро пришью обвинение в сексуальном домогательстве и нападении. Вылетишь, на хрен, из Дьюпонта, как пробка. Вали домой, сука, и дрочи там свою лучшую в Америке клюшку хоть до усрачки, сука. Все, что надрочишь, можешь сожрать вместо мороженого, а если покажется мало, – она мотнула головой в сторону остальных троих спортсменов, – можешь и им подрочить, сука. Это словно заколдовало громадного спортсмена, превратив его в неподвижную статую. Смертельно опасные слова «сексуальное домогательство» и «нападение» сработали безотказно. Парень прекрасно знал, что за это бывает – конец карьеры гарантирован. Он тотчас же возненавидел эту бабу – она была слишком злобной, чтобы назвать ее девушкой, – возненавидел больше, чем кого бы то ни было за всю свою жизнь. – Ах ты, коза косоглазая… – Косоглазая! – завопила Камилла. – Косоглазая! – Это был победный клич. – Вы слышали, слышали? – Чуть не пустившись в пляс от радости, она стала трясти за плечи и дергать за руки Эдгара, Грега, Роджера, Эдама и даже Шарлотту. – Косоглазая! Все слышали? – Затем все с тем же злобным выражением она уставилась прямо в лицо обалдевшему спортсмену: – Ну что, достукался? Теперь не отвертишься! Можешь идти и… хоть повеситься. Все, ты свое отыграл. – Эти слова Камилла сопроводила улыбкой, в которую вложила столько яда, что его хватило бы на всю дьюпонтскую команду по лакроссу. На парня было просто жалко смотреть. Его словно огрели кувалдой по затылку. Перед глазами у него замелькала одна и та же строчка: «оскорбление на расовой почве». Да, эта гремучая змея, эта хитрая сучка все-таки его подловила. Сначала сама наехала, а потом спровоцировала на ответную «любезность». В Дьюпонте невозможно было и представить себе более тяжкого обвинения, чем «оскорбление на расовой почве». Это даже хуже убийства. В случае убийства еще могли быть какие-то смягчающие обстоятельства вроде «необходимой обороны». И вообще, шанс продолжит обучение в Дьюпонте, у серийного маньяка-убийцы был гораздо выше, чем у того, кто совершил «оскорбление на расовой почве». — 340 —
|